вывеску, чувствуя, как усталость борется с любопытством. — Не поздно ли для кофе? Впрочем, в Париже разве бывает поздно для чего-нибудь?
Софа, почесав затылок с таким видом, будто пыталась нащупать там ответ на вселенские вопросы, изрекла:
— Да вообще-то пять утра, так что уже можно.
И, пожав плечами, она направилась к двери, из которой струился умопомрачительный аромат свежезаваренного кофе. Аромат, который мог бы соблазнить даже самого стойкого кофе-аскета и заставить его забыть обо всех диетах, режимах и прочих жизненных ограничениях. Он вился в воздухе, густой и обволакивающий, с нотками шоколада, корицы и чего-то неуловимо волшебного, словно обещающего не просто чашку кофе, а маленькое, личное чудо в предгрозовой тишине парижского утра. Мы переглянулись с Софой, и в глазах у обеих мелькнуло одинаковое выражение — смесь недоумения, усталости и непреодолимого желания хоть на минутку окунуться в этот теплый, ароматный оазис. Лис, словно довольный собой, растворился в предрассветных сумерках, оставив нас наедине с призывно мигающим светом кофейни мадам Дювалье.
Милая парижская кофейня.… Ах, как я мечтала о них, разглядывая фотографии в журналах и киношные кадры! Атмосфера, знаете ли, особый шарм, обещание маленького чуда в каждой чашке. Но эта кофейня… от нее веяло чем-то странным, темным, одновременно манящим и отталкивающим. Словно за бархатной портьерой скрывалась не комната с уютными столиками, а вход в кроличью нору, ведущую в неизвестность.
— Доброго утра, дамы, — раздался мелодичный голос. Из-за стойки вышла миловидная женщина, с улыбкой оглядывая нас. — Что привело вас в мою скромную обитель в столь ранний час?
— Ваш лис… он утащил мой шарф, — выпалила я, чувствуя себя немного глупо.
— Ах, Алистер, негодник! Ты опять за свое! — старушка покачала головой и вдруг произнесла на французском языке: — Et quel genre de prince es-tu?
Я решила, что она окончательно тронулась умом. Мало того, что она заговорила с нами на чистейшем русском, так еще и обратилась к лису на французском! Да еще и «принц»! Кто в здравом уме назовет лиса принцем?
— Знаете, мы, пожалуй, пойдем, — пробормотала я, оттягивая Софу за собой. — Зайдем в другой раз.
— Ну, куда же вы, а кофе? — воскликнула мадам Дювалье, всплеснув руками.
— Да мы в другой раз, — нервно поддакнула Софа, уловив мое беспокойство.
И тут дверь за нами с грохотом захлопнулась.
— Девушки, — мадам Дювалье ласково улыбнулась, но в ее глазах мелькнуло что-то хищное. — Сначала кофе с историями, а потом уж все остальное. Пойдемте.
И она указала на дверь, ведущую в сад.
Софья всегда говорила, что с сумасшедшими лучше не спорить. Согласиться, а потом — смыться. Мы переглянулись и, словно повинуясь негласному приказу, двинулись за мадам Дювалье.
— Соф, надо как-то сбежать, — прошептала я, оглядываясь по сторонам. — Мне тут… не по себе. Сад, в который мы вышли, казался продолжением странной атмосферы кофейни. Воздух, пропитанный ароматами незнакомых цветов, был густым и тяжелым. Странные тени плясали на извилистых дорожках, а деревья, словно скрюченные пальцы, тянулись к бледному небу. Меня охватило ощущение, что мы попали в какую-то ловушку, из которой не выбраться.
Эта парижская кофейня… черт бы ее побрал! В фильмах они всегда такие уютные, романтичные, а здесь… атмосфера, конечно, есть, но какая-то тягучая, темная, как черный кофе без сахара. Манит и отпугивает одновременно. Будто за изящными вензелями на обоях скрывается что-то древнее, колдовское.
— Девушки, я вам налила кофе на свой вкус, — мадам Дювалье поставила перед нами две чашки, изящные, с тонкими узорами. На чашке Софы расстилался луг с заснеженными горными вершинами, а на моей — глубокое, бархатное звездное небо. Но даже оно не могло успокоить нервную дрожь, поселившуюся где-то в районе солнечного сплетения. Пять утра! Какая кофейня работает в такую рань? И почему она даже не спросила, какой кофе мы пьем? Может, тут так принято — выбирать напитки за клиента, играя в кофейную рулетку?
— Тебе, детонька, я налила «Карамельный взрыв», — обращаясь к Софе, пропела мадам Дювалье. — Выпив его, ты почувствуешь прилив энергии и желание искать то, что давно потеряла.
— Ты слышала, Рин? — Софа хихикнула и сделала глоток. А потом ее словно током ударило. Глаза заблестели, щеки порозовели. — Пойду искать Влада!
Владислав Марельский… Первая любовь нашей любвеобильной Софы. Именно после него вереница парней, свидания, мимолетные романы, но до… кхм… до того самого, как с Владом, ни с кем так и не дошло. Не знаю, что их так связало, но роман закрутился еще со школьной скамьи, они даже в один институт поступили. А потом, на третьем курсе, Софа перевелась в мой, расставшись с Владом. Я пыталась выяснить причину такой резкой смены курса (в прямом и переносном смысле), новой прически, нового имиджа, но подруга лишь отмалчивалась, закутавшись в непроницаемый кокон тайны. Сейчас, глядя на ее горящие глаза, я понимала, что надо ее остановить. А то и правда поедет! Вот Владислав удивится!
— Я слышала, что он на Байкал уехал, новый филиал открывать, — произнесла я, разглядывая свою чашку. Молчит чашка, ничего не говорит. А ведь должна была, по идее, выдать какое-нибудь пророчество, послать меня куда-нибудь. Все вокруг пытаются впихнуть нам приключения, а чашка молчит, как партизан на допросе.
— Поеду к нему! — Софа, казалось, не слышала меня. — Пусть женится на мне! Устроюсь к нему на работу, и пусть любит меня, как раньше! Чувствую, он — тот единственный, кто мне нужен!
Вытаращив глаза на подругу, не веря своим ушам. Слова о сомнение в здравом уме и твердой памяти вырвались у меня прежде, чем я успела подумать. Кто в здравом уме попрется за бывшим, которого сама же и отправила в отставку? А что Софа? Софа выглядела так, словно вернулась лет на десять назад. Даже ее фирменные блондинистые кудри, которые она так усердно завивала, начиная с третьего курса, словно почувствовав перемену в ее настроении, начали лениво раскручиваться, превращаясь в прямые, шелковистые пряди, точно такие же, как в школьные годы. В ее глазах, обычно искрящихся смехом, плескалась какая-то странная смесь надежды и отчаяния. Мне стало не по себе. Чувствовала, эта история добром не кончится.
— Софа, может, не стоит горячиться? — попыталась я вразумить ее. — Надо все взвесить… Тем более, сомневаюсь, что у вас с Владом была такая уж любовь. Так, первая влюбленность… сильная, но…
Мадам Дювалье хитро улыбнулась, словно только этого и ждала. Ее темные, с проседью волосы, вдруг словно ожили, зазмеились, приобретая форму рогов. Я моргнула — показалось! Бабулька, заметив мой