И вдруг он заговорил сам — уже без улыбки, но не меняя позы и не открывая глаз:
— «Ройд» с древнего языка переводится как «кузнец», мне это все еще кажется очень забавным. Хотя вряд ли мой отец, выбирая себе занятие, знал об этом значении. Мать была обычной крестьянкой. Я родился третьим их сыном в глухой деревне, где на все дворы и десяти монет бы не наскребли.
Я вообще окаменела. Затянувшуюся паузу не хотела прерывать никаким замечанием или вопросом, который отбил бы у него желание сказать что-нибудь еще. И через несколько секунд он продолжил:
— Даже лекарей своих не было, ни одного мага на день пути вокруг. Потому мать считала чудом, что я не помер в младенчестве — уж очень слабым уродился. Представляешь, в семье кузнеца тщедушный сын, который постоянно выглядел так, будто сейчас свалится с ног? Но родители меня очень любили и поддерживали, как умели. Попросили соседа обучить основам грамоты, потеряв надежду, что я когда-нибудь смогу поднять кузнечный молот. Почему ты не спрашиваешь, зачем я всё это тебе рассказываю?
— Чтобы вы не перестали рассказывать, — я не медлила с ответом.
— Не перестану, раз уж решил.
— Тогда почему?
Снова длинная пауза.
— Потому что так и не разобрался в истории появления твоей магии. Может, тебя подтолкнет моя? Или я делаю ставку на то, что сложно ненавидеть, когда лучше понимаешь.
Я продолжила его же объяснение:
— Или вам все-таки тоскливо. Из-за Арлы. А когда человеку тоскливо, он хочет говорить — иногда без разницы с кем, лишь бы слушали.
Улыбка проскользнула всего на секунду. Он не стал отрицать или соглашаться, а просто вернулся к тому месту, на котором прервался:
— Мне было пять, а чтение давалось невероятно легко. Настолько, что старый сосед заподозрил какую-то сверхъестественную силу — стоило мне раз показать письменный знак, чтобы я запомнил. Буквально через несколько уроков читал на уровне взрослого человека, иногда даже не понимая смысла написанного. Меня окружали бедные и малообразованные люди, они увидели какой-то дар чтеца, а во всей деревне нашлись только детские сказки и романтические истории. Они несли книги к нам в дом и умилялись — уверен, я выглядел умилительно. А у меня включилась какая-то жажда: еще, еще, еще. Через время, когда я осилил всё, начал просить отца купить в городе другую литературу — любую другую. Но денег на это не было, потому отец иногда просто одалживал книги в соседних селах, уже на полном серьезе считая, что его необыкновенного сына ждет блестящее будущее в столице. Говорил с гордостью матери, что когда-нибудь я сумею стать ученым или библиотекарем. А она только смеялась… Но на самом деле просто боялась об этом мечтать.
Ринс отвлекся и потер рукой закрытые глаза. Но мне не пришлось торопить — он продолжил сам:
— Через некоторое время начали происходить странности: отец побил маму, с которой раньше даже не ссорился, старший брат вообще ни с того ни с сего переехал жить к сельской шлюхе. Но это были только эпизоды. Никто не придал им значения, ведь срывы со всяким случаются. А мне было пять лет, я уж точно никаких выводов не делал, вовремя прячась и пережидая короткие бури. Заинтересовался мною заезжий лекарь. Он долго рассматривал мои глаза, но тогда они были темно-карими — в точности, как у южанки-матери, такое там не редкость. А потом начал отчаянно советовать отвести меня в орден и показать магам: мало ли, не обнаружится ли в чаде росток черной магии. Родители перепугались, но знали, что обязаны это сделать. Они до самого утра обсуждали с лекарем все возможности, спрашивали совета, и тот старался их успокоить — рассказывал, что даже в самом худшем случае меня лишат глаз, об этой боли я быстро забуду, но потом научусь ориентироваться без зрения. Лекарь все причитал про книги и чтение, ужасался моему стремлению проглотить любой текст, что прежде других только умиляло, его прямо зациклило на этом. Конечно, я подслушивал, а уже в ту пору отличался исключительной памятью, потому хоть сейчас смогу воспроизвести многие его фразы почти дословно.
Я все-таки перебила, почувствовав очень важный момент в его рассказе:
— Подождите… Я не поняла про чтение, айх. Что с ним было не так?
— Черных магов не просто так называют чернокнижниками, Катя, — ответил Ринс. — Совсем не потому, что мы черпаем знания из плохих книг, но сам наш талант раскрывается во время чтения. Это название просто совмещает зарождение черной магии и книги — вообще любые книги. Если бы меня не начали учить грамоте, то никакой силы никогда бы и не проснулось. Сами эти знаки что-то меняют в разуме, если есть предпосылки, включают тот самый резерв. У белых магов все происходит совсем по-другому, потому они никогда и не называются белокнижниками, например. Белые могут быть и безграмотными, а книги им нужны для изучения заклинаний, но никак не для пробуждения силы. Лекарь еще спрашивал родителей о том, не стал ли я сильнее и здоровее после того, как освоил грамоту, после чего мама вообще разревелась.
До меня доходил смысл — и его запрета на мое чтение в том числе, потому я уже говорила эмоционально, стараясь узнать еще больше:
— Любые книги?
— Любые, просто с разным результатом. Даже если бы я читал по кругу сказку «О том, как дед Лазор вишенку посадил», мой резерв всё равно бы открылся. Но книги, наполненные магической силой, повлияли бы резко, вызвав скачок. Вот в связи с этим у меня и вопрос: какого демона ты залезла в мою комнату? Будь я на твоем месте, то сначала прошерстил бы библиотеку для слуг. Тоже нарушение приказа, но риска меньше. Выходит, ты или глупа до безрассудства, или лезла сюда за совсем другим.
Да нет, в библиотеку-то я как раз в первую очередь и подалась… Но никакого всплеска не ощутила, как и описанной жажды к любым текстам. То есть я не чернокнижница? Судя по рассказу Ринса, именно так. И ведь заклинание, унесшее меня из его комнаты, было белым. Но ясно, чего он опасался. Я высказала первое, что пришло в голову:
— Я приходила за амулетом! Помните, тем самым, который мог бы меня утащить к айху Ноттену? Очень хотелось проверить еще раз. Думала, вдруг без вашего присутствия я не буду волноваться, и он сработает.
Ринс широко улыбнулся, как если бы не поверил ни одному моему слову. Но поддержал:
— А на кой бес тебе к Ноттену? Как утащило бы, так назад бы и притащило. У нас беглые рабы долго не бегают, особенно от меня.
— Ну… проверить просто.
— Получилось? — он явно издевался.
— Как видите, — я уставилась в потолок. — Проверила, убедилась в тщетности и ушла восвояси. До вашего возвращения!
— Какая интересная история, а ведь я не просил пока сказок. Тогда второй вопрос. Весь мой шкаф пропах твоим запахом. Там ты что делала? Амулет проверяла? В белье рыскала? Зажмуривалась в экстазе и ныряла в мои рубашки?
— Что?! — я возмутилась вполне праведно.
— А что? Я тебе подкидываю варианты, чтобы было проще выбрать хоть какой-то довод.
Не верит. Оно и понятно. Но любое объяснение, даже с нырянием в экстазе, звучит менее опасно для меня, чем настоящее положение вещей. Не стану же я признаваться в том, что не только сперла у него книгу, но и с помощью «чистого дыхания черного мага» разыскала нужное белое заклинание? Потому я просто сменила тему:
— Айх Ринс, а что было дальше? Ну, про ваше детство.
— Я надеялся, что мы будем хотя бы обмениваться вопросами и честными ответами.
— Чего в этом мире стоит надежда, — я вздохнула и заметила: — Вы что-то совсем фигово выглядите. Может, Ноттена позовете? Или мне его родовое имя скажите — я попробую.
— Чтобы он десять раз повторил, что был прав? Ни за что. Тебе я имя не скажу, а то ты начнешь звать Ноттена по три раза на дню, а у него и без тебя работы навалом.
Досадно. Я предложила другое:
— Отвар из…? — я вспомнила о распоряжении Ноттена, но не название травы. — Сделаю, если объясните как.
— О, ты где-то достала яд? Поднажми, Катя, в твоей заботе постоянно звучит подтекст.
