Палец Артура едва заметно дрогнул на моем запястье. Зрачки медленно расширились.
— Ты не против, если я просто поцелую тебя в ответ? — очень многообещающе шепнул он, и, не дожидаясь разрешения — ему все сказал пульс и дыбом вставшие на руке волоски — перегнулся через столик.
Глава 43. Нет у меня купальника
Собственно, да, я совсем не была против.
Твердые губы Эдинброга — виноград и корица — коснулись моих.
Он закрыл глаза, и я сделала то же самое, отзываясь и чувствуя, как душа моя бьется где-то в горле — будто подсматривает, неуемная. Артур обвел пальцем мое ухо, скулу, подбородок, спустился к шее и ключицам. Прохладный и озорливый ветер вторил касаниям Эдинброга, и этот контраст горячей кожи и холода ночи отзывался мурашками и нагнетал внутри меня терпкое, томное напряжение.
Не плохое, нет. Совсем наоборот.
Я тихонько выдохнула, когда Артур опустил руки ниже, уверенно сбросил лямку моего шелкового платья. В ответ я запустила пальцы ему в волосы. Хорошенько, от души их взъерошила! Ох, как я давно мечтала это сделать! Он было нахмурился такому своеволию, но потом лишь улыбнулся этой своей невозможной, безумной улыбкой юного бога и мстительно, но сладко ущипнул меня. Я зашипела и шутливо цапнула его за нижнюю губу.
Я понимала, что таю, таю безвозвратно, чувствовала, как дурею от его прикосновений и шепотов. Приятно так дурею. Поставьте на повтор, пожалуйста. Заклиньте кнопку.
Но вот только нам однозначно мешал столик между нами.
Пробормотав что-то неодобрительное на его счет, Эдинброг на мгновение отстранился, как-то хитро свернул пальцы — и стол пристыженно отъехал на пару метров вбок по скалистой земле, прозвенев бокалами. Хорошо хоть, уехал в противоположную от озера сторону — а то канул бы в темную воду с мириадами лунных бликов, и свидание превратилось бы в рыбалку…
— Вау, — сказала я в ответ на мебельный переезд.
Точнее:
— Ва… — на «у» мне вновь стало не до междометий.
Мы опустились на скалы и продолжили свое приятное дело — с упоением, остро чувствуя сладость и горечь нашего странного, невозможного союза: две случайных карты из разных колод мироздания, по чьему-то замыслу или недосмотру так идеально подходящих друг другу.
Улетел вдаль мой свитер, до того завязанный узлом на шее. Куда-то пропал пиджак Артура. Вальсирующая мимо ночная бабочка еле уклонилась, когда в нее строптивым метательным орудием запустили галстук.
Я мечтала о том, чтобы лиловый озерный пар окутал нас, спрятал, поместил в волшебную страну, где мы будем счастливы — сегодня и всегда. Не только один лишь Артур, как в сценарии моего комплимента. Мы вместе…
Эдинброг, кажется, подумал о том же самом, потому что вдруг, тяжело дыша, остановился, обхватил мое лицо двумя руками и шепнул:
— Вилка… Я не хочу отпускать тебя. Господи, больше всего на свете я не хочу отпускать тебя. Ты понимаешь это, моя шебутная землянка? — глаза у него были огромные, манящие и отчаянные.
Я не удержалась и поцеловала их в уголки, прежде чем хрипло — я не узнала свой голос — ответить:
— Я понимаю.
— Останься со мной.
— Я…
— Останься. Уедешь потом в любой момент — но не покидай Гало сразу после выпуска.
— Ни за что, Артур.
Его лицо на мгновение потемнело от боли, но потом вновь прояснилось, когда я, чертыхнувшись, уточнила:
— Ни за что не покину, в смысле. Потому что я тоже не хочу тебя отпускать. В идеале — вообще никогда не отпускать. Но это, наверное, слишком громкая фраза.
— Нет, — он усмехнулся. — Вот громкая фраза…
И, отстранившись, приложив руки рупором ко рту, он вдруг заорал на все ночные горы нечто очень красивое — и, да, ОГЛУШАЮЩЕЕ, — на магическом языке. Эхо попрыгало вдаль по острым пикам — как мячик, пружинистый и энергичный. Несколько птичьих стай взметнулись черными зигзагами под свет созвездий и я, ткнув Артура в бок, пожурила его за неурочным беспредел.
— Что ты сказал? И почему на чужом языке?
— Потому что на нашем это было бы гораздо длиннее… Я сказал, что я счастлив, и что сердце мое поет оттого, что рядом со мной сидит самая лучшая во вселенной девушка, и она отвечает взаимностью на мои чувства к ней, которые раскрываются, как цветок, день от ото дня, и что я буду холить и лелеять этот цветок, и убью любого, кто посмеет его сорвать.
— Оу. Вот финал внезапный, — рассмеялась я, совсем растекшаяся было в середине «фразы».
— Язык народа травников-социопатов, что поделать. Из песни слов не выкинешь, — обескураживающе улыбнулся Эдинброг и вновь потянулся ко мне.
Мы целовались, целовались, целовались… И в какой-то момент чуть не укатились в ночное озеро, таинственно поблескивающее рядом.
— Ты когда-нибудь плавала в горных источниках? — тотчас спросил Артур, крепко державший меня за талию.
— Нет.
— Сейчас искупаешься.
— Это похоже на угрозу!
— Все самое прекрасное в жизни похоже на угрозу — угрозу бытовухе, скуке и повседневности, — пожал плечами Ван Хофф Эдинброг. Губы у него припухли, на голове было черте что, а расстёгнутая рубашка съехала на одно плечо.
Представляю, как я в таком случае выглядела… Очевидно, очень и очень неплохо!
Я оглянулась на озеро. Лиловый туман, чуть светящийся, парил над поверхностью, а вода казалась опасной во тьме горной ночи. Артур увидел мое замешательство и наколдовал мириады галантных огоньков, рассыпавшихся над источником, как эдакие хипстерские гирлянды в ресторанных кварталах. Только улучшенные: без проволок.
Вокруг тотчас стало гораздо уютнее.
— Но у меня нет купальника, — сказала я.
— Вода темная. А на берегу я не буду подглядывать, — сказал он.
— А вот я буду, — призналась я.
— Тогда я передумал. Я тоже буду, пардон, — он лукаво пожал плечами. — Договорились?
— Договорились!
И мы чинно пожали руки друг другу. И хотя это сомнительное соглашение было соблюдено в полной мере, до купания у нас как-то так и не дошло… Впрочем, об этом никто из нас не жалел.
На следующее утро я проснулась в большой кровати.
Глава 44. Стылый флигель
Страсти бушевали в академии Форван накануне финального испытания.
Дело было не только в пятикурсниках, которые чуяли скорую свободу и одновременно испытывали страшную панику перед экзаменом. Вдобавок к ним академия наполнилась суетой, связанной с прибытием высоких гостей, ведь приехала королева со своей красивой и бестолковой свитой. На этажах витали запахи дорогих парфюмов, в вазах стояли живые цветы. Борис Отченаш побитым вихрем носился по Форвану, подписывая все новые и новые счета, отчитывая кухарок за несдержанность («Ядрен-батон, королева в одну харю ТОЧНО не слопает 50 устриц на ужине! Вот я клянусь — не съест! Не надо разорять наше предприятие, мадам Пампушши!»)…
Один раз Бор на полном ходу столкнулся с Артуром, чеки разлетелись веселым конфетти, и я внутренне сжалась, предчувствуя скандал. Но парни лишь молча кивнули друг другу и разошлись.
Уфффф.
А на закате чуть ли не все жители академии вывалили на посадочную площадку за главным зданием, чтобы встретить там дракона Ойгонхарта…
Это было эпичное зрелище: на фоне багровых, тяжелых небес, раскрашенных северным ветром и тонкими темными облаками — будто нитями с ведьминской прялки — появилась великолепная крылатая тень.
Дракон был огромен, в четверть горизонта. Он приближался, и становились видны узоры на мощных крыльях, шипы на длинной голове, алая чешуя на груди. Ойгонхарт был красным, как сердце, с темно-золотыми полыхающими глазами. Когда он сел, земля глухо содрогнулась, а первые ряды встречающих невольно шагнули назад.
— Ну и махина… — я зябко повела плечами. — Слушай, а как мы будем просить его о помощи? Он вообще говорить умеет?
— Он говорит на всех языках нашего мира, поверь, — хмыкнул Артур. — Два года назад даже читал здесь курс по маг-лингвистике. Я как-то заходил на лекцию — за компанию с… — он осекся.
