отводится назад.
Я должна!
— Я слышал, что старик был сыном той самой Святой ведьмы, а Властительный Иорданий сумел остановить ее передвижение только ножом у горла выродка, — сказал Павел Геннадьевич. — Позвольте нескромный вопрос — а почему ваше отчество другое? Для конспирации.
— Да, вы совершенно правы в обоих случаях. И для конспирации, чтобы лишний раз у колдунов и ведьм не возникало желание убить меня, и отец также рассказывал историю о Святой ведьме. А еще он говорил о пророчестве, которое звучало как…
— Фердинанд чуть поглаживает на руке место ожога, его глаза устремлены на Людмилу, словно он ее видит. — «Однажды родится та, которая соберет волшебные артефакты и растопчет тысячелетнее угнетение. Тогда воцарится над Каурином эпоха расцвета, где колдуны и ведьмы не будут прятаться по закоулкам или влачить рабское существование. Человечество встанет рядом с магическим людом и начнется Золотая Эра развития».
Да, я пришла! У меня не все артефакты, но…
— Вот она, в центре комнаты. Как раз под люстрой! — раздается позади знакомый хрипящий голос и из-за портьер выступают пять инквизиторов с блестящими осколками в руках.
Людмила пытается опустить поднятую руку, но не может — она словно скована невидимыми оковами. Осколки направлены точно на нее и Людмила чувствует себя мухой, попавшей в липкую патоку.
Людмиле все же хватает сил повернуть голову и скосить глаза…
Она прекрасно помнит — какими стали ее родители на костре инквизиции. Это ужасное зрелище каждую ночь напоминало о себе. Черная кожа, вытекшие глаза, закопченные зубы, скрюченные пальцы…
И сейчас от стены отделяется такой же человек.
Рубцы ожогов изуродовали лицо до невозможности, но в общих чертах все же можно узнать батюшку Николая.
Он выжил? Это невозможно!
И все же вперед медленно выступал обгоревший человек. Ужасный призрак прошлого явился за своей жертвой.
— Не ожидала, ведьма? — произносит батюшка Николай. — А я жил только этой минутой.
— Снимите обруч, покажите нам эту тварь! — приказывает Павел Геннадьевич, который продолжает водить глазами по пустому месту.
— С радостью, — хрипит священник и надсадно кашляет.
Только спустя мгновение Людмила понимает, что это он так смеется. Злорадно, удовлетворенно. Как тогда, в подвале своего сгоревшего храма.
Скрюченные пальцы сдирают обруч с головы девушки. Она появляется в комнате и различает едва слышимый вздох Фердинанда. Людмила пытается вырваться из незримых оков, но ей снова это не удается. Шипит и постукивает по дорогому паркету кончик плети Калиматры. Оставалось лишь сделать движение… Одно лишь движение…
— Так-так-так, Людочка, очень интересно, — произносит Павел Геннадьевич. — И сапоги на месте и обруч, и даже щит Мантиры удалось добыть… Теперь я понимаю
— кто о нас рассказал тритонам.
— Я! Тебя!! Ненавижу!!! — это единственное, на что хватает сил у Людмилы, после этого твердеет и язык, не позволяя вымолвить ни слова.
— Снимите с нее артефакты, — снова приказывает Павел Геннадьевич, а Фердинанд…
А Фердинанд молчит и смотрит на Людмилу широко раскрытыми глазами. Батюшка Николай усердно сдирает добытые с таким трудом артефакты и бросает их на стол. Людмила чувствует себя манекеном, который отслужил свое, а теперь его разденут и выбросят на свалку.
Руки и ноги не двигаются. Язык кажется каменным и каким-то неподъемным. Лишь глаза… вот глаза сверкают ярче драгоценных камней. И все чаще взгляд останавливается на Фердинанде — он все также смотрит, но ничего не предпринимает.
— Унесите побрякушки, я потом их рассмотрю. И оставьте нас. Все!
Инквизиторы забирают со стола артефакты, и только после этого убирают осколки. Фердинанд не трогается с места, он все также продолжает смотреть на Людмилу. Девушка же опускает голову. По щекам стекают горячие слезы.
Я не смогла…
— Не надо было тебя в живых оставлять, — хрипит за спиной батюшка Николай. — Да плоть моя грешная…
— Отец Николай, вы тоже оставьте нас. Не протестуйте, нам нужно поговорить, а после ее заберут в пыточную, где она будет в полном вашем распоряжении.
Обгорелая рожа батюшки Николая скалится в предвкушении грядущего развлечения, и он кивает. Шаркающими шагами священник выходит из кабинета и закрывает дверь.
Фердинанд медленно поднимается, но его останавливает взмах руки Павла Геннадьевича.
— Останься, Фердинанд. Нам еще нужно кое-что обсудить.
— Зачем? — сдавленный голос Фердинанда заставляет Людмилу поднять голову.
— Чтобы быть свидетелем нашего разговора. Не стесняйся, я знаю, что вы имели связь. Вот только должны были трахнуться в гостинице, где были созданы все условия и где камер гораздо больше, чем у Людочки в квартире. Но ты почему-то отступил, хотя был с ведьмой один на один. Вряд ли твой отец упустил бы такой шанс, — усмехается Павел Геннадьевич.
Фердинанд вскакивает. Лицо его белеет до такой степени, что по цвету может соперничать с потолком.
— Да как вы…
— Не нужно злиться, Фердинанд Сергеевич. Это всего лишь мера предосторожности. Должен же у меня быть небольшой компромат на подчиненного. Или вы действительно думали, будто я настолько глуп, что не пойму
— для чего вы сюда прибыли? Еще бы, молодой, харизматичный, жесткий. А если бы удался поход против тритонов, то вас бы на руках занесли в мое кресло. Атак… Я и розы для Людмилочки подменил на более страстные, и вам в еду кое-чего подсыпал. Вы должны были трахнуть ее прямо там, среди влажных полотенец, в царстве бежевого кафеля.
В голосе Павла Геннадьевича звучат металлические нотки. Теперь перед двумя людьми стоит не хороший друг и товарищ, а жестокий верховный инквизитор. Человек, для которого жизнь остальных ничего не стоит.
Людмила снова выплевывает в его сторону:
— Я ненавижу тебя. И всегда ненавидела.
— Я знаю, Людочка. Я знал это с первого дня, как ты поступила на работу, оттого и было так сладко с тобой развлекаться. Даже иногда представлял на твоем месте сгоревшую мать. Она была той еще шлюшкой, а уж как радовалась, когда к ней в камеру заходили шесть-семь человек… Не дергайся! Есть же поговорка о том, что нужно держать друзей близко, а врагов еще ближе. Ты мой самый сокровенный враг, поэтому мы и были так близки. Неужели тебе не было приятно? — рука Павла Геннадьевича дергает за ворот блузки, и пуговицы весело скачут по поверхности стола.
— Оставьте ее! — выкрикивает Фердинанд.
Павел Геннадьевич с усмешкой смотрит на него. Так может смотреть умудренный жизнью учитель на нерадивого ученика, который пытается показаться умным и всезнающим, а на самом деле всего лишь корчащий рожи. Сколько было таких дерзких и наглых, которые рвались к власти? Много. Но всех их опередил Павел Геннадьевич, и сейчас он не собирается отдавать первенство.
— Фердинанд, у меня есть видеозапись ваших веселеньких
