все еще влажно от нашего недавнего спаривания, и я все еще достаточно собственнический дракони, чтобы видеть это и хотеть прижать ее к себе и затолкать свое семя обратно в нее своими когтями, чтобы заставить ее взять меня всего. Предъявить на нее права во всех отношениях.
Но я причинил ей вред. Я не заслуживаю ее.
Эмма возвращается из соседней части гнезда — кухни, по ее мнению, — и приносит с собой миску с водой и полотенца. Она кажется счастливой, как будто одно мое присутствие приносит ей радость.
«Мне кажется, что ты довольна, — оцениваю я ее реакцию. — Почему?»
— Почему я довольна? Серьезно? — Смешок Эммы завораживающе красив. Она так полна радости, моя пара. Мне нравится это в ней. — Потому что ты проснулся впервые за несколько дней и тебя не лихорадит? Это значит, что я, в конце концов, не убила тебя своим ужасным уходом. — Она макает тряпку в воду, а затем отжимает ее. — Сказать, что я испытываю облегчение, было бы грубым преуменьшением.
Она рада, что я жив… даже после того, как я причинил ей вред. Странно. Я желаю смерти тем, кто пытался причинить ей вред. Как она может так легко прощать? Я остаюсь неподвижным, когда она кладет мокрую ткань мне на спину. Прохлада воды приятно ощущается на моей огрубевшей коже. «Мои мысли… они сбиты с толку. Я многого не помню».
— Все в порядке, — говорит она, нежно проводя влажной тканью по моей спине. — У меня все было под контролем.
«Правда? — Ее непринужденные слова о контроле только усиливают мое чувство вины. — Ты вся в синяках. Я причинил тебе боль. — Я не могу остановить поток этих мыслей, равно как и стыд, который я испытываю, признаваясь в подобном. — Я недостоин быть твоей парой».
— Причинил мне боль? — Ее лоб морщится, когда она смотрит на меня сверху вниз. — Ты имеешь в виду швы? — Она дотрагивается до линии роста волос. — Они там уже несколько дней. Это Саша ударила меня, а не ты.
«Не это. Твои руки. Твои ноги. Ты вся в отметинах».
Она удивленно опускает глаза, а затем негромко смеется.
— Ой. Нет. Я упала. На самом деле, я довольно сильно упала, пока ты был без сознания. В одной из этих квартир лестница промокла насквозь, и я провалилась сквозь нее. К тому же, ты не самый легкий человек, которого можно протащить на тачке через весь город. — Ее улыбка яркая и дружелюбная, открытая.
Я копаюсь в ее мыслях в поисках упрека или гнева. Такового нет. «Значит, я не причинил тебе вреда?»
Ее глаза расширяются от удивления, как будто такое ей в голову не приходило.
— Никогда! Признаюсь, я была немного напугана, когда ты сорвался и потащил меня через весь город, истекая кровью и отказываясь со мной разговаривать. Было бы здорово, если бы мы могли пропустить повтор этого, — она протягивает руку и похлопывает меня по предплечью. — Но не волнуйся. Ты не причинил мне вреда. Если бы ты это сделал, я бы бросила твою задницу, — едко говорит она. В ее тоне слышится веселье. — И я бы не стала часами зашивать тебя в надежде, что это что-то изменит. — Выражение ее лица смягчается, а в мыслях сквозит беспокойство. — Твои крылья…
«Они разорваны. Я знаю это. Это была необходимая жертва, чтобы уберечь тебя». — Мне больно от их потери, но рядом со мной моя пара, и она цела. Я не могу зацикливаться на том, что я потерял. Эмма каждый день учит меня, что я должен смотреть на то, что у меня есть, и не зацикливаться на том, чего у меня нет. «Это не имеет значения».
Она выглядит расстроенной моими словами.
— Для меня это важно. Ты поранился, пытаясь спасти меня. И теперь я беспокоюсь, что ты больше не сможешь летать. — Ее губы сжимаются, и она бросает на меня решительный взгляд. — Может быть, они заживут настолько, что ты все еще сможешь летать. Мы просто должны дать этому время.
Я не знаю, верю ли я ей. Прямо сейчас моя спина словно охвачена огнем. «Посмотрим».
— Ты помнишь что-нибудь об этом? Если крылья были повреждены в прошлом, можно ли их починить настолько, чтобы ты смог снова летать? — Ее взгляд умоляющий, когда она смотрит на меня. — Это возможно, верно?
Мне очень не хочется ее разочаровывать. «Я не помню. Прямо сейчас мои мысли только о тебе».
Ее лицо вспыхивает, и я чувствую исходящее от нее смущение.
— Тебе нужно успокоиться. Я не хочу, чтобы ты тянул эти швы.
«Я потянул швы, когда забирался на тебя верхом?»
Она задыхается.
— Зор!
Я удивлен — и доволен — той реакцией, которую получаю. Я чувствую ее мысли, и она одновременно шокирована моими словами и испытывает прилив вожделения. Я сразу же вижу вспышку воспоминаний о ней, о моем рте на ее влагалище и о моей руке, прижимающей ее к себе. О том, как я перевернул ее, а затем приподнял ее бедра, и о напряженной волне, которую она почувствовала, когда я вошел в нее…
Я стону. Ее воспоминания свежи и сильны, и я хочу получить их все. Или… мы могли бы сделать новые. Я думаю о том, как она подошла ко мне в яме и оседлала меня, заявляя, что я принадлежу ей. Я никогда не думал, что такое возможно, и я очарован этим — и ею самой. Она не похожа ни на одну другую женщину, и я рад, что она моя. «Будем ли мы спариваться?»
Ее мысли сразу же становятся неодобрительными.
— У тебя спина ободранная и красная. Тебе нужно лечь на живот и побыть так некоторое время. Я не хочу, чтобы ты причинял себе еще больше боли.
У меня действительно болит спина, но еще больше я недоволен тем, что ей не нравится мысль о продолжении спаривания.
«Я хочу прикоснуться к тебе, — говорю я ей с рычанием. Даже сейчас потребность в ней — это медленно нарастающая голодная боль. — Я хочу заявить на тебя права и запомнить это».
— Я тоже этого
