скорее магией, нежели невидимыми канатами. Высокие шкафы были буквально везде, и это место действительно походило на великолепную библиотеку, каждая книга в которой покоилась на нужном месте. Здесь хотелось разговаривать шепотом, не нарушая благоговейную тишину, но Иппориуса это волновало мало, и, громко процокав к центру зала, он не менее громко воскликнул:
— Мой Господин! Эта юная дева здесь.
Я представляла Андромалиуса несколько иначе. К сожалению, понятие затворника стереотипно ассоциировалось с заросшим стариком, тогда как моему взору предстал статный мужчина с холодным отстраненным лицом. Одетый в белую рясу, расписанную золотом, он, как бы странно это ни звучало, напомнил мне священнослужителя, чьи золотые волосы волнами сбегали по спине, окружая ужасающие костяные крылья. Сохраняя непревзойденную осанку, он неспешно листал маленькую книгу, подняв алые глаза лишь тогда, когда Иппориус буквально вытолкнул меня ближе к письменному столу. Наученная не судить книгу по обложке, я не боялась, хотя и ощущала исходящую от Владыки странную ауру. И если от Асмодея исходил жар, пропитанный запахом розы и мирры, то от этого демона в рясе я точно чуяла ладан. Инквизитор.
— В последнюю нашу встречу, — начал он холодно и недоброжелательно, — вы выглядели…иначе. Но вы и были тогда не в лучшей форме.
— На то есть ряд причин. Уверяю, сейчас всё в порядке.
— Что ж, раз так, — Андромалиус отложил книгу в сторону, жестом приглашая меня сесть в кресло напротив. Хотя, приглашением это было назвать трудно, скорее, повелением. — Пользуясь возможностью поговорить с фамильяром, пришедшим в наш мир не по воле своей и сошедшим в Ад недавно, хотел бы задать вопрос.
Ожидая очередных расспросов о знакомстве с Пурсоном, о гибели Императора, о собственном низвержении в седину, я довольно спокойно кивнула, подготавливая заранее составленные ответы, однако, этот демон обескуражил меня вновь.
— Что есть добро?
Это не было шуткой, и, сохраняя на лице непоколебимую серьезность, Андромалиус ждал ответа, будто бы от его звучания зависело моё дальнейшее пребывание в этих стенах. Я всего лишь желаю пробудить артефакт, так почему же теперь я вынуждена чувствовать себя последней надеждой мира. Владыка, к моему счастью, никуда не торопился, но его просветленное лицо сбивало меня с мысли каждый раз, как я на неё набредала. Это сродни спору с мудрецом, который знает все и твой ответ его должен не то позабавить, не то огорчить.
— Сложное понятие, — издалека начала я, вспоминая все школьные сочинения и собственный опыт. Когда я спасла Пурсона, это было самое настоящее добро, верно? — Ведь, что для одного добро, для другого зло, и так много неопределенных многогранных ситуаций, но…Я думаю, что добро — это абсолютно бескорыстное желание видеть других людей…нет, всех созданий счастливыми. И желание это должно сопровождаться не только лишь мыслями, по-настоящему добрый человек будет действовать.
— Вот как, — медленно произнес Владыка, немного помолчав, — интересно…Лишь единожды слышал я похожий ответ. Старика, что ответил мне также, повесили на следующий же день, когда он пытался оправдать неповинную женщину, прозванную ведьмой.
— Думаю, будет верным считать, что, к сожалению, многие добрые люди несчастны…
— Так стоит ли добро собственных страданий? Когда горечь пересиливает удовольствие от счастья других, стоит ли отказаться от придуманной идеи?
— Я смею надеяться, что ныне общество добрее, чем прежде…
— Очаровательная наивность, — усмехнулся Андромалиус, — ранее было проще, ибо злоба людская была налицо. Теперь же она сокрыта в сердцах. Будете ли вы утверждать, что в вашей душе нет подобного?
— Это то же самое, что врать самому себе. Злобу можно принять и обуздать, это я знаю наверняка.
— За подобные речи вас бы непременно приняли ненужным обществу новатором и устранили бы при первой же возможности. Быть может, вас бы сочли ведьмой и сожгли на костре.
— Вы и вправду сжигали их на костре?
— Инквизиция не раз претерпевала изменения, — спокойно ответил демон, что хоть и казался мне странным, но уж точно не молчаливым, — и будет правильно сказать, что большую часть времени в её задачи входило возвращение еретиков в лоно церкви. Без смертельных казней. К сожалению, за этими днями я наблюдал уже из Ада. Мне довелось быть инквизитором темных времен, когда люди верили в ведьм и боялись новшеств. Мне довелось узреть время, когда пороки людей претерпевали один из расцветов.
Поэтому-то ты такой замороченный.
— В еще одном времени расцвета жила и ты, — вдруг произнес Андромалиус, хищно улыбаясь, — ваше общество пропитано ими как никогда прежде. Вы создали на пустом месте причины для ненависти. Это поразительно! Я в восторге! Средневековье меркнет рядом с вами.
— Странно, что вы задаете вопросы о добре, когда занимались убийствами, — поспешно перевела я тему, с трудом сглатывая. Мне не хотелось бы спорить с тем, кто сотни лет наблюдал за людьми, но как же неприятно было слышать…пускай, возможно, это было правдой.
— Ничуть не странно. В те времена, когда я собственной рукой отворял заколоченные в страхе двери и поджигал сено, несмотря на крики и мольбы, я занимался благим делом. Очищал мир от скверны, избавлял людей от сомнений и даровал им спокойствие. Полагаю, вам известен образ мышления тех поколений.
— Святая инквизиция…
— Воистину. Однако же, верите или нет, я начал сомневаться. Я убивал ведьм, считая себя посланником доброй воли, но вот незадача, невинные и ничего не знавшие родственники еретиков считали меня настоящим дьяволом. Почему же? В то время мои понятия о справедливости совершили внутренний прорыв. Я много путешествовал, много наблюдал за теми людьми: трусливыми и суеверными. Мне не посчастливилось встретить на своем пути бескорыстное создание, быть может, в то время их не было, и мои представления, размышления и идеалы загнали меня в могилу.
— Вас убили?
— Я сам закончил это бремя.
— В моем мире есть добро, даже бескорыстное.
— Смею лишь надеяться. Но, — вдруг перебил меня Владыка, когда я решила, наконец, озвучить цели своего прибытия, — я, должно быть, утомил вас. Несмотря на юный возраст, вы мыслите хоть и наивно, но милосердно. Вы интересный фамильяр. Поверьте, я знаю, о чем говорю, мой собственный фамильяр пытался перерезать мне горло. Ну, а теперь, немного отдохните и отужинайте. Поговорим о вашем мече после.
Заметки из дневника инкуба
Меня зовут Тестис, и я самый красивый мужчина, которого вы когда-либо видели в своей жизни. Нет, я не страдаю звездной болезнью. Автографов не даю. Моё тело совершенно без волос. Мое лицо блестит на солнце, как драгоценность, и сам я воплощение желания. Я элегантен. Я наслаждаюсь жизнью, решив не иметь сто друзей, а иметь их
