— Конечно доверяю. — Уильям обернулся к жене. — Зато не доверяю ему!
— Что я слышу? Как будто голос из прошлого. — Каролина согнула ладонь чашечкой и поднесла ее к уху. — То же самое, слово в слово, говорил и мой отец, только о тебе.
— Твой отец плохо разбирался в людях, — буркнул Уилл, снова отворачиваясь к окну.
— Все мужчины одинаковы, как только видят, что кто-то покусился на их дочь. Помню, ты говорил моему отцу, что я сама могу решать за себя. А ну-ка, вспомни, когда он вышвырнул тебя из дома — в первую или во вторую встречу?
— Оба раза. — Уилл против воли улыбнулся. — Он предрекал, что ты вернешься домой через полгода, а я кончу тем, что буду продавать цветочки на улице. Здорово мы его провели!
— Это было почти двадцать пять лет назад.
— Не заговаривай мне зубы. — Уилл запустил пальцы в бороду. — Тебя не беспокоит, что они здесь… вдвоем?
— Имеешь в виду, что они любовники?
— Да. — Уилл поморщился. — Она ведь наша дочка.
— Помню, как ты внушал мне: заниматься любовью — значит самым естественным образом выражать друг другу доверие и нежность. Комплексы по поводу секса нужно искоренить, если люди стремятся к миру и доброй воле.
— Ничего подобного я не говорил.
— Нет, говорил. Мы сидели на заднем сиденье твоего «фольксвагена», пьяные в дым.
Неожиданно для себя Уилл улыбнулся:
— Ну да… и все получилось.
— Да, главным образом, потому, что я уже решила, что ты — моя половинка. Ты был первым мужчиной, которого я полюбила, поэтому и поняла, что все правильно. — Каролина протянула мужу руку. — Парень, который сейчас внизу, первый, кого полюбила наша Либби. Значит, с ее точки зрения, все правильно, все так и должно быть. — Уилл хотел возразить, но Каролина крепче сжала его руку. — Мы воспитывали наших дочерей и учили их слушать свое сердце. Выходит, мы ошибались?
— Нет. — Он положил ладонь на ее живот. — И с этим ребенком мы поступим так же.
— У него добрые глаза, — тихо сказала Каролина. — Когда он на нее смотрит, в глазах видна его душа.
— Ты всегда была чрезмерно романтичной. Потому-то я и поймал тебя в свои сети.
— И удержал там, — прошептала она, прижавшись к нему губами.
— Верно. — Он потянул ее за резинку свитера, помня, как легко он снимается через голову, и прекрасно представляя, что он увидит под ним. — На самом деле ты ведь не хочешь спать, правда?
Смеясь, она отклонилась, и оба упали на кровать.
— Все так странно. — Либби села на траву у ручья. — Подумать только, у моих родителей будет еще один ребенок! Они выглядят счастливыми, да?
— Очень. — Кэл сел рядом с ней. — Но иногда твой отец бросал на меня исключительно злобные взгляды.
Она рассмеялась и положила голову ему на плечо.
— Не сердись. На самом деле он очень милый и добрый… почти всегда.
— Поверю тебе на слово. — Кэл сорвал травинку. Какое имеет значение, нравится он ее отцу или нет? Скоро он навсегда уйдет из его жизни… и из жизни Либби.
Либби нравилось сидеть здесь, у воды; ручеек весело журчал по камням. Трава длинная и мягкая, испещренная у самого берега мелкими синими цветочками. Летом над ручьем склонятся сиреневые и белые колокольчики наперстянки. Расцветут лилии и водосбор. В сумерки на водопой будут приходить олени, а иногда и медведь заявится порыбачить.
Ей не хотелось думать о лете. Хотелось оставаться мыслями в сегодняшнем вечере, когда воздух так же свеж, как и вода; кажется, что он такой же ясный и чистый на вкус. В лесу бегают бурундуки; самых смелых они с Санни, бывало, кормили с рук.
Даже на самых отдаленных островах и в самой безлюдной местности, куда Либби уезжала в экспедиции, она неизменно вспоминала первые годы своей жизни. И испытывала благодарность за них.
— Этот ребенок будет очень счастливым, — прошептала она. Вдруг она улыбнулась, так как в голову пришла неожиданная мысль. — Подумать только! У меня, может быть, родится братик.
Кэл вспомнил о своем брате, Джейкобе, — вспыльчивом, нетерпеливом, бесшабашном.
— А мне всегда хотелось сестренку.
— В чем-то с сестрами легче. Но есть и свои недостатки. Например, всегда кажется, что сестра красивее тебя.
Он повалил ее на траву.
— Хотелось бы мне познакомиться с твоей Санбим. Ой! — Он потер руку в том месте, где она его ущипнула.
— Сосредоточься на мне.
— Кажется, именно этим я сейчас и занимаюсь. — Он подложил руку ей под голову и заглянул в глаза. — Мне придется ненадолго слетать к звездолету.
Либби храбро посмотрела Кэлу в глаза, стараясь скрыть от него печаль. Нужно притворяться, что здесь нет никакого звездолета — и нет завтрашнего дня.
— Я так и не успела спросить у тебя, как там все продвигается.
«Быстро, — подумал Кэл. — Слишком быстро».
— Я смогу рассказать тебе больше, когда проверю компьютер. Ты извинишься за меня перед родителями, если меня не будет, когда они встанут?
— Я скажу им, что ты пошел в лес медитировать. Отцу понравится.
— Ладно. Значит, вечером… — Кэл нежно поцеловал Либби, — я сосредоточусь на тебе.
— Сосредоточься. И тогда больше тебе ничего не придется делать. — Она обвила его шею руками. — Ты будешь спать на диване.
— Неужели?
— Определенно.
— Ну, тогда… — Он бросился на нее.
Ночью, когда огонь в камине почти погас и в доме стало тихо, Кэл сидел один, полностью одетый. Он знает, как вернуться. По крайней мере, он знает, как его забросило в двадцатый век и что надо сделать, чтобы попасть назад, в век двадцать третий.
Осталось починить совсем немногое, в основном мелочи, и он готов к полету. То есть готов формально. А эмоционально… Он разрывается пополам.
Если бы Либби попросила его остаться… Боже, он боится, что она в самом деле попросит его остаться. Тогда нарушится шаткое равновесие, в котором он сейчас пребывает. Но она не попросит его остаться. Он ведь не может попросить ее полететь с ним.
Может, когда он вернется и опишет ученым свою экспедицию, они изобретут другой, менее опасный способ путешествий во времени. И тогда он сумеет вернуться сюда.
Понурив голову, он посмотрел на огонь. Опять фантазии! Либби смотрит в лицо реальности — значит, он тоже будет таким.
Скрипнула лестница. Кэл вскинул голову — вдруг Либби решила спуститься к нему, — но увидел Уильяма.
— Что, не спится? — спросил он у Кэла.
— Ну да. Вам тоже?
— Мне всегда здесь нравилось по ночам. — Уильям весь вечер внушал себе: он очень любит свою дочь и поэтому постарается вести себя если не дружелюбно, то, по крайней мере, вежливо. — Тишина, мрак. — Он нагнулся и подбросил в огонь еще одно полено. Ввысь полетели искры. — Никогда не думал, что буду жить в другом месте.
