Я тут же узнала его, хотя он неделями не показывался у храма.
— Кику, — я вышла на веранду к Широ. — Что ты тут делаешь?
— Я слышал, ты ходила за мечом, — прорычал он и отвязал веревку от груди. Он снял с плеча самодельную сумку и поднял ее. Содержимое звякнуло, как осколки стекла. — Жаль, что я украл его раньше.
Я закрыла рот ладонью. Я забыла о нашем разговоре у храма. Казалось, то было давным-давно.
— Ты? — О-бэй вышла за нами на веранду. Другие шинигами появились по одному, выстроились за мной. — Я должна поверить, что синий огр, который едва подходит для службы в Железном замке, смог украсть Кусанаги но Цуруги у своего короля?
— У меня нет короля! — взревел Кику.
Я опустила ладонь на руку О-бэй, чтобы она не вмешивалась. Она с отвращением посмотрела на меня и отдернула руку. Я игнорировала ее, шагнула дальше по веранде. Брусчатка была льдом под моими ногами. Я поежилась.
— Пару недель назад ты пришел в храм, прося помощи с убийством Шутен-доджи, — сказала я, осторожно подбирая слова. Если Кику смог украсть меч, и это была не ловушка, его нельзя было оскорблять. Я не умела хорошо читать других, но я стала понимать лучше монстров. Они нынче были для меня понятнее людей. — Я говорила, если ты проявишь себя как верного моему делу, я позволю тебе присоединиться к нам.
— Что, прости? — буркнула О-бэй.
Кику кивнул, фыркнув.
— Итак, — сказала я Кику, — докажи, что ты с нами.
— Он — не шинигами, Кира, — сказал Шимада.
— Если Кику принес осколки Кусанаги — все — мне плевать, шинигами он или нет, — сказала я Шимаде. — У нас будет оружие для убийства Шутен-доджи, иначе выхода нет.
— И времени, — сказала Роджи.
Кику опустил мешок на пол и встал на колени. Его большие пальцы неуклюже развязывали узлы пропитанной потом ткани. Казалось, это была старая простыня, ставшая мешком, узлы не давали осколкам высыпаться. Я опустилась на колено и помогла ему развязать узлы.
Он сел на корточки. Я развязала последний узел, убрала ткань. Луна сияла на тонких кусочках металла. Я коснулась одного осколка, и вся груда засияла. Осколки возле моего браслета сияли ярче всего. Даже Кику замер, потрясенный красотой сверкающего меча.
Я подняла голову, ослепленная светом.
— Почему ты хочешь помочь нам уничтожить Шутен-доджи?
Кику смотрел на меня миг, будто оценивал. Или взвешивал цену рассказанной правды. А потом сказал:
— Шутен-доджи убил моего брата, — голос Кику будто завязался в узлы крепче, чем те, что мы развязали. — Я хочу отомстить. Пусти меня биться.
Я хорошо знала это чувство.
— Ты отдашь меч, если я позволю тебе остаться? — спросила я.
— Да, — сказал он, склонив голову и плечи.
— Ладно, — я опустила голову, кланяясь. Я просунула руки под ткань, подняла осколки и встала. Я повернулась к шинигами. — Когда поднимется кровавая луна, мы одолеем того монстра вместе.
Двадцать девять
Храм Фуджикава
Киото, Япония
У меня были все осколки, но это не означало, что я могла сделать меч целым.
Я отнесла их в погреб мотомии. Мы с Широ в тишине собирали меч, лишь иногда кивали и указывали руками. О-бэй расхаживала, порой грызя ноготь большого пальца. Я еще не видела ее такой… не знаю, нервной.
Кику сидел у колодца, не умещался тут во весь рост. Роджи прислонялась к стене, следила за движениями О-бэй. Шимада стоял неподалеку, порой давал нам советы.
Мы медленно собирали нечто похожее на ранний и ржавый тачи. Разбитый клинок в почти тридцать дюймов длиной, не включая рукоять.
Но когда я опустила последний кусочек на место, ничего не произошло.
— Что теперь? — я посмотрела на Шимаду. Если кто и знал, как починить Кусанаги, то это он.
— Клинок был разбит магией, — сказал он. — Начнем с этого.
Мы попробовали заклинания. Они не сработали, и мы попытались очистить осколки ритуалами. Мы всю ночь пробовали все, что приходило в голову, и на рассвете вынесли меч наружу, надеясь, что осколки соединит солнце. Ничто не сработало. А от моего браслета осколки только сияли.
Я позвонила Горо, и он посоветовал волшебного кузнеца в Нарите. Шимада отмахнулся, сказав:
— Меч создан солнцем, смертный огонь не растопит этот металл.
Я потерла лицо, устала физически, психологически и духовно. Каждый раз победа была близко, но судьба оттаскивала ее. Шинигами было шестеро, и нам нужен был целый Кусанаги но Цуруги. Если я не придумаю, как соединить осколки, до заката, придется отдать жизнь. Я уже ощущала конец существования — тьму и отчаяние. Я не хотела вечность провести с проклятием убивать.
— Мы можем вызвать бабушку? — спросила я у шинигами. — У нас все осколки меча, Старейшины могут помочь.
— Попробовать стоит, — Роджи пожала плечами. — Я бы хотела встретить старушку. Шимада много о ней рассказывал. Ты же лучше ухаживала за ее камиданой?
— Вряд ли я предложила бы это, если бы не ухаживала, — сказала я.
— Точно, — Шимада улыбнулся.
Шаги зазвучали на лестнице. Хейхачи спустился в подвал с ошеломленным видом. Он склонился в комнату на последней ступеньке, зацепился за стену, словно не хотел тут задерживаться.
— Кира, тут тебя хотят увидеть, — сказал он. — Думаю, это могут быть твои родители.
— Ох, это последнее, что я хотела услышать, — буркнула я, прижимая ладони к ушам. — Что они тут делают?
— Они вовремя, это да, — раздраженно сказала Роджи. — Мы подготовим все к призыву, Кира. Увидимся через минутку?
— Надеюсь, — мрачно сказала я, поднимаясь за Хейхачи по лестнице. Он оставил меня у сада дедушки, родители ждали там у калитки. — Мать, отец, — я поклонилась им. — Что привело вас в храм сегодня?
«Из всех дней нужно было выбрать именно этот?» — у меня была сотня дел, и в этот список не входил разговор с родителями. Они были тут не просто так, судя по их лицам, и они не хотели просто поздороваться. Их новости не могли быть важнее соединения осколков Кусанаги или боя с королем демонов.
— Нам нужно поговорить, — мама окинула меня взглядом. Она хмурилась, и я вспомнила, что не переоделась после похода в Ёми. Я все еще была с пеплом врагов на щеке, кровь была на правом плече.
— О чем? — я потерла щеку рукавом.
— Это дело семьи, — сказал отец. — Нужно войти внутрь.
«Отлично, — подумала я. — Мне только дополнительных сложностей не хватало».
Я ввела код у калитки, и дверь открылась, впуская родителей. Я отперла входную дверь, разулась и направилась на кухню.
Мама окликнула меня:
— Мы тут ненадолго.
Я замерла. Родители остались в гэнкане, в обуви. Я поддерживала их желание сделать визит коротким, но их неохота даже разуться насторожила меня. Мама перебирала руками, то сжимала ремешок сумки, то сунула их в карманы, потом сцепила перед собой.
— Что такое? — я посмотрела на них. — Кто-то заболел? Ами поранилась в школе? Миямото решили, что меня нужно выгнать из Когаккана?
— Нет, не это, — мама посмотрела на отца для поддержки или утешения. Но отец не взглянул на нее. — Думаю, лучше перейти сразу к делу… Кира, прости, но я решила продать храм.
Я не сразу осознала ее слова — я не могла представить храм Фуджикава, принадлежащий другой семье, да и все, что я делала, все мои жертвы были ради храма. Ради нашей семьи. Кровь дедушки осталась на половицах в мотомии. Сколько ночей я не спала, считая часы до следующего полнолуния? Сколько раз моя жизнь была в опасности, а тело и дух в ранах во имя этого места? А теперь родители хотели лишить меня этого?
Я хотела визжать, сорваться и обрушить на них полный вес моей ярости.
«Как вы смеете? Как вы смеете думать, что я не имею право сделать это? Забирать это у меня? У нашей семьи и всех поколений, которые будут после нас?».
И маме: «Как ты смеешь отворачиваться от того, кто мы?».
Я не сказала этого. Что говорить? К этому времени завтра мир может накрыть вечная тьма, потому что мы не справимся. Или, может, я оставлю свою жизнь и пойду за нашими шинигами в бездну.
