Не оглядываться. Не думать. Действовать по плану.
Это был все тот же кисель, от одного вида которого меня едва не вывернуло наизнанку. Да, не такой плотный, как когда-то, но это я уже успела оценить издалека, а теперь просто смотрела на радужные кляксы, расплывающиеся по стене точно капли топлива в луже, и собиралась с силами, чтобы сделать последний шаг. Болью настоящей Тьма нас сегодня не мучила, но боль фантомная, напитанная неутихающими воспоминаниями о тысячах часов, проведенных по ту сторону, вспыхнула во мне как никогда ярко.
Не оглядываться. Не думать…
— Я постараюсь уговорить Ее перенести нас куда нужно, так что крепко держимся за руки, — хрипло напомнила я парням. — Если появится чернь…
— …крайние выставляют щит, а дальше по обстоятельствам, — закончил Монсон и сжал мою левую ладонь.
Правая тоже оказалась в чьей-то хватке, и я только теперь поняла, что с той стороны стоит Лайне, а уже за ним — Хольм и Берг. Не лучшее соседство. Идти на столь важное дело с тем, кому не доверяешь, вообще затея так себе, но парни отчего-то в него верили, и я не имела права возмущаться.
После всего, на что их толкнула…
Да и поздно уже.
— Ну что, на счет… — начал было Хольм, но мы с Лайне уже шагнули вперед, утягивая за собой остальных.
По коже продрал мороз, и виски заломило будто от резкого погружения в ледяную воду, а потом сквозь пелену перед глазами проступила… Тьма. Хотя лично я всегда считала это название не самым подходящим для грязно-серого тумана, поглотившего Отерскую Пустошь.
— …три, — договорил Хольм.
Лица его я не видела, но голос звучал сдавленно.
— Руку не отпускай! — прикрикнул на него Берг, и все снова стихло.
Не знаю, как они, а я слушала. Слушала Тьму.
Взбудораженную. Приветливую. Почти ликующую.
Хотя не стоило, наверное, приписывать ей человеческие эмоции, но то волнение, которое мгла передавала мне, проникая под одежду, скользя по коже, воспринималось именно так. И пусть за два с половиной года в ее объятиях я не превратилась в эксперта, положительное от отрицательного все же отличить могла. И сейчас это определенно было что-то сродни… радости.
Жаль, что разделить ее не получалось.
Правую ладонь прострелило болью, и, очнувшись, я поняла, что это Лайне сжимает ее до хруста.
— Проси, — процедил он сквозь зубы.
— Быстрее, — добавил Берг.
— Я чувствую… чернь, — слабо отозвался Монсон.
Я не чувствовала, я знала. Будто видела каждую тварь на этом огромном пустыре собственными глазами, и несколько черных воронок действительно приближались к нам.
— Проси! — рявкнул Лайне, практически заламывая мне руку.
Кажется, ему было совсем паршиво. Я даже попыталась заглянуть в его лицо, чтобы оценить размах проблемы, но бледность и лихорадочно блестящие глаза мало походили на болезненные. Особенно в сочетании с предвкушающей улыбкой. Лайне поймал мой взгляд и повторил, на сей раз тихо и угрожающе:
— Проси…
Так и подмывало послать его куда подальше таким же тоном, но времени на препирательства не осталось. Еще неизвестно, получится ли у меня задуманное и не падем ли мы смертью глупцов у самой границы…
Я мысленно представила бункер. Откинутую крышку люка, грязную и местами проржавевшую. Несколько кустов, под воздействием Тьмы и черни покрывшихся мутным налетом и словно окаменевших, отчего в первый раз я приняла их за обглоданные кости, которые кто-то живописно воткнул в землю. А в трех сотнях шагов на запад — выжженное пятно, окруженное камнями. Черное сердце его живет, пульсирует, связывает Тьму с родным миром. И тысячи… миллионы следов в пыли, навечно застывших во времени. Моих следов. Следов Бьерна и Элины Валборг. Веры Линдквист, Петера Ханссона и Маркуса Штерна.
По моим, наверное, можно даже проследить этапы взросления: за годы здесь я выросла из обуви, в которой пришла, и потом пользовалась запасами бункера. Благо отец позаботился обо всех нуждах экспедиции, иначе босиком я бы много от черни не набегала.
Вспоминать об этом было больно, но необходимо. Иного способа «попросить» Тьму я не знала. Она не понимала слов, лишь образы, и мне пришлось мысленно воскресить каждую деталь своей тюрьмы и при этом как-то изобразить желание туда вернуться.
— Кая…
Не знаю, кто именно это прошептал и не померещилось ли мне в принципе, но я вернулась в реальность и тут же почувствовала рывок. Вокруг вихрями кружил песок, а Лайне тащил меня за руку в центр одной из воронок.
— Я видел! — крикнул он сквозь невесть откуда взявшийся ветер. — Вход в бункер там…
Я моргала, пытаясь разглядеть хоть что-то, но буря только усиливалась. Буря во всегда спокойной и непоколебимой Тьме…
Монсон, которого я невольно волокла за собой, тоже что-то крикнул, но ветер унес его слова прочь. И наконец я тоже увидела крышку люка. Исцарапанная, изодранная когтями черни, но выдержавшая все их атаки, она торчала из земли черепашьим панцирем или рухнувшей надгробной плитой. Тогда, в первый раз, я была так измотана и опустошена, что просто запнулась об нее, не заметив. Теперь же искривленный металл стал словно ярче, ослепительней…
— Никакой магии, — предупредила я. — Она привлечет…
— Быстрее! — перебил Лайне, отпустив меня, схватившись за ручку и с кряхтением потянув крышку вверх. — Я чувствую их…
Я никого не чувствовала. И в целом была слишком растеряна из-за странных природных явлений, чтобы следить за обстановкой. Так что я поверила ему. Потерла глаза от пыли, сплюнула набившийся в рот песок и первая опустила ногу в образовавшийся проем, помогая Лайне откинуть крышку изнутри. Она не была слишком толстой или тяжелой, крепость ей даровали вшитые в металл формулы, и вскоре я уже осторожно спускалась во мрак по узким ступеням. Монсон, ладонь которого я все же выпустила, шел следом. Остальные — за ним.
Так я думала.
Но когда над головой грохнул закрывшийся люк, отсекая вой Тьмы, а под потолком начали медленно разгораться уставшие от бездействия лампы, оказалось, что никаких «остальных» нет. Только Монсон, я и Лайне.
Тот как раз спрыгнул с последней ступеньки и с интересом оглядел главную и самую большую комнату, которую я в свое время оставила, надо признаться, не в лучшем состоянии.
Полупустые полки, а книги, которые должны на них стоять, кучами свалены на полу, столах и стульях. По стенам расклеены листки с заметками, в каждом углу груды подушек и одеял — спала я только здесь, не решаясь нарушить покой ни одной из личных комнат погибших. Даже родительской. Дверь в кладовую с припасами приоткрыта, на кухонной стойке грязная посуда. Казалось, будто жильцы просто ненадолго вышли и вот-вот вернутся.
Все это я отмечала краем сознания, пока наблюдала за Лайне не в силах поверить, что он…
— Что ты сделал? — прошептала хрипло. — Что ты с ними сделал?
— С кем? — равнодушно уточнил он, продолжая осматриваться.
Даже прошел в центр комнаты, тщательно огибая мои завалы, и картинно упер руки в бока — того и гляди заявит: «Так-так-так, ну и что тут у нас…»
— Ты оставил их наверху?
Голос все же окреп и разум прояснился, так что я двинулась было к лестнице, но Монсон стиснул мое плечо:
— Они не здесь. Мы перенеслись втроем. Я не…
— Ты разжал руку! — рявкнула я.
— Это оказалось так просто. — Лайне даже не взглянул в нашу сторону. — Проще, чем я думал.
Затем шагнул к одному из трех квадратных столов и благоговейно коснулся ближайшей раскрытой книги:
— Поразительно… такие сокровища, и никто не знает…
Загипнотизированная его лицом, на котором за несколько секунд сменился десяток эмоций, я лишь краем глаза уловила резкое движение Монсона, а после услышала его разочарованный вздох.
— Не напрягайся, Монс, — проговорил Лайне, медленно листая книгу. — Здесь магия не действует. Или Валборг вас не предупредила?
Внезапно он замер на миг, потом запрокинул голову и захохотал:
— Вот ведь незадача! Наверху чары не сплести — иначе чернь налетит со всех сторон. А здесь мешает защита.
