Все ужинали, когда вдруг Эста резко поднялась в постели и села, оглядываться по сторонам.
— Урджин? — позвала она.
Он тут же был возле нее. И несмотря на присутствие посторонних рядом, стал обнимать ее и судорожно целовать волосы, глаза, щеки, губы.
— Урджин, — выдохнула она и повисла на нем.
— Наконец-то! Ты проснулась! Что-нибудь болит? Холодно? Пить? Может, есть? Что Эста? Скажи что-нибудь?
— Туалет… — тихо ответила она, и, подорвавшись с кровати, выбежала из дома.
Камилли и Назефри засмеялись.
— Ну что, герой? Жена проснулась и тут же убежала от тебя?
— Камилли, я когда-нибудь тебе врежу, — разозлился Урджин и пошел вслед за ней.
Она стояла, облокотившись к дереву спиной, и оглядывалась по сторонам. Сумерки сгустились, и туманное марево медленно распространялось над теплой озерной водой.
— Эста?
Она обернулась к нему и не смогла сдержать слез. Он был жив. Жив! По сравнению с этим все ее переживания, обиды, боль меркли, и оставалось только облегчение от того, что он все еще жив. Что же это за чувство такое? Оно выжало ее, выкрутило, сломало и опустошило. Сделало слабой, зависимой, беспомощной и безвольной. Одно его слово, интонация, прикосновение, одна его эмоция, которую она воспринимала, как нечто теплое или холодное, были способны возвысить или уничтожить ее. Ее. Человека без роду и племени, сущность, рожденную полукровкой, существо, воспитанное Наследницей. Она никто для него. А он? Он — все.
Ведь жизнь не раз учила ее не надеяться, не полагаться на удачу, которая и без того слишком изменчива. Но она решила рискнуть. И что? Она потеряла себя. Сколько это продлиться? Год, два? Ведь он оставлял всех своих женщин. Он оставил Клермонт, с которой прожил столько лет, и которую, очевидно, любил. Кто она, а кто Клермонт? Нельзя построить счастье на лжи. Невозможно обманом заставить человека быть рядом.
Так чего же хочет она? Она хочет, чтобы он жил. Все очень просто: жил и был счастлив. Чего она хочет для себя? Чтобы он любил ее. Она хочет, чтобы он ее любил.
Эста долго смотрела на мужа, который молча стоял позади нее.
— Малыш, что с тобой?
— Обними меня, пожалуйста.
Его не нужно было просить. Он рвался к ней, как мотылек к свету, и, заключив ее в свои объятия, понял, что сгорит в ее огне…
Она снова плакала молча. Конечно, думал он, ребенок, которого она любила, мальчик Таймо теперь был мертв. Чем ей помочь? Как успокоить? Он был готов забрать ее боль, принять все на себя, только бы не чувствовать тот холод, который она источала.
И тогда что-то произошло. Два существа превратились в одно. Две энергии стали единой. Он вобрал ее холод и согрел его. Он облегчил страдания и успокоил растерзанную душу. Он сделал ее сильной. Самой сильной на Свете. Той, которую нельзя было так просто сломить.
Они простояли так довольно долго. Она не плакала. Она не будет больше плакать. Она все решила для себя. Если он ее не полюбит, она оставит его.
Как только они вернулись в дом, Эста кинулась к Назефри.
— Я так рада, что с тобой все хорошо!
— Я тоже.
— Что произошло?
Назефри отвела глаза и не могла ничего сообразить. Что ей сказать? Что она опять пошла на риск? Что своей жизнью сестра обязана ей? Нет, не следует ей этого знать. Тем более, что все хорошо закончилось.
— Я ударилась головой. Несколько дней не могла шевелиться, а теперь вот, стою перед тобой.
— Тогда почему я просто спала все эти дни?
Назефри отвернулась от сестры и села возле Камилли за стол.
— Не принимай меня за идиотку, я этого не люблю!
— Успокойся, Эста, — встал на защиту Назефри Камилли.
— Ты не ценишь свою жизнь, Назефри, не дорожишь ею. Почему? — продолжала она.
— Есть приоритеты, Эста. Я расставляю их согласно своим представлениям.
— Знаешь, что я тебе скажу? Ты бросаешься жизнью, потому что здесь тебя ничто не держит. Ты боишься. Мужчин боишься. Терпеть это всем надоело. Твои бесконечные выходки и колкости. Ты навсегда останешься одинокой, потому что хочешь этого. Старая дева!
Назефри подскочила со стула, и едва перебирая ногами вышла из домика на улицу. Она не знала, куда идет, но выносить этот крик Эсты больше не могла. Что она знала о ней? Ничего. Эста ничего не знала о Назефри. Тайна ее умрет вместе с ней. Позор семьи она заберет вместе с собой.
— Довольна?! — закричал Камилли, выходя вслед за Назефри.
— Я сказала ей правду!
— Ты унизила ее.
— Для нее так будет лучше! Может, это ее встряхнет?!
— А если нет, Эста? Если сломает?
Эсту передернуло. Что он мог знать? Она ее сестра, они выросли вместе, и эти упреки для Назефри не в новость. Но сомнение уже прокралось в ее душу. "Если сломает". Назефри ничто не может сломать. Она стальная, закаленная, она — не Эста, она сильнее.
— Простите меня, — промямлила она ложась на кровать. — Я извинюсь перед ней. Мне очень жаль.
Камилли скрылся за дверью. Урджин лег возле жены и обнял ее.
— Не стоит так убиваться. У него есть причины защищать ее.
— Какие?
— Он влюбился.
— В кого? В Назефри?
— Да, в этого черта в юбке.
— Она не носит юбок, Урджин. Только штаны.
— Боюсь я за него. Все эти дни он только и делал, что с ней возился. Кормил, поил, даже купал, представляешь?
— Что-о-о? — обернулась Эста. — Что ты сказал?
— Купал ее. Мы все вымокли и были в грязи. Кому-то нужно было ее переодеть и искупать. Я подумал, что пусть лучше этим займется он, чем я.
— И она согласилась?
— У нее не было выбора. Хотя такой брани я давно ни от кого не слышал. А потом вдруг успокоилась, даже предложила Камилли место на кровати рядом с собой.
— Боже мой!
— Что опять случилось?
— Твой брат, сам того не зная, позавчера женился на моей сестре! Он теперь ее муж!
Урджин оторопел.
— Как это?
Эста засмеялась, да так громко, что Урджин едва не оглох.
— А я ее ругала! Хо-хо! Интересно, как она эту новость Камилли преподнесет?
— Ничего не понимаю. Объясни!
— По олманским традициям суть брачной церемонии состоит в том, чтобы жених раздел свою невесту и искупал ее. Так он становится первым мужчиной, перед которым она обнажает свое тело, а затем и ее половиной, которая "смывает" с нее ауру невинности.
— И все на это смотрят?
— Боже упаси, Урджин! Никто этого не видит! Молодые уединяются, конечно.
— А клятвы брачные? Таковые вообще есть?
— Есть. Но это все — спектакль для гостей. Невеста при этом сокрыта от всех глаз белым плащом.
— Как плащом?
— Так. А под ним на ней надет наряд, что-то вроде нашего национального, только белый.
— Значит, клятвы для вас ничего не значат? Чтобы пожениться, достаточно раздеть и искупать свою невесту?
— Да. Либо так, либо по законам жениха, если они отличны от наших.
— То есть, мы могли пожениться двумя способами?
— Угу.
— А почему ты не сказала мне?
— Ты не спрашивал.
— Глупо все это, Эста. И не законно. Кто тогда должен был ее мыть?
— Ты, Урджин. Как женатый мужчина ты должен был взять на себя ответственность и искупать ее.
— Я? Но как я мог?
— В этот момент ты словно становишься для нее отцом. Она твой ребенок, и ты должен помочь ей.
— Надо же. Ну и традиции…
Эста вновь засмеялась.
— Ну что еще? — спросил Урджин.
— А то, что моя сестра умудрилась женить на себе Камилли. Она могла попросить тебя помочь ей, но не сделала этого. Она ругала его, но все же пошла на это вместе с ним!
— Может, она не предала этому значения, посчитав, что обряд этот все равно не будет законным, ведь Камилли не знал, на что шел.
— Конечно, она ничего ему не скажет, и на этом инцидент будет исчерпан. Но все-таки смешно получается. Назефри как будто вышла замуж…
— Пусть сами разбираются. Нам туда лучше не лезть. Ха! Камилли женился! — снова расхохотался Урджин.
