Ирэна Смирнова - Четверо на два Мира

Спрыгнув со спинки дивана, на которую я как-то незаметно телепортировалась, и обойдя распростертое на полу бессознательное тело молодого невысокого мужчины, направилась в кладовку. Очень хотелось надеяться, что тело действительно просто во временной отключке, а значит, нам могут пригодиться веревки и, возможно, скотч.

— Спасибо, котенок!

— Рад, что ты прислушался к пожеланию не устраивать драку без меня, — съехидничал я в ответ на вполне искреннюю благодарность.

Мужик на полу начал подавать признаки жизни, и мощный кулак Рутора снова вошел ему в лоб.

— Котенок…

— Так, мальчики, вот тут веревки, скотч и ножницы. Развлекайтесь, — уверенно-деятельным голосом выдала сестра. И потом, опасливо поглядывая в сторону телевизора, уточнила:

— А от туда больше таких вот не выскочит?

— Нет. Озеро не раскрывает перед ними проход. Если бы этот урод не вцепился в меня мертвой хваткой… — говоря все это, Рутор довольно ловко затягивал тайока веревками. Закончив, оглядел результат своих трудов, и удовлетворенно хмыкнул:

— Готово. Нам с песиком пора обратно домой.

Я молча встал спиной к телевизору и выразительно скрестил руки на груди.

— Котенок… Ты же не оставишь нашу женщину тут одну?

Отпустить его сейчас драться, а самому спокойно сидеть здесь с сестрой и ждать, когда все закончится? Но с другой стороны, он прав — оставлять Лекси в квартире одну нельзя.

— Алекс…

Зашибись! Он вспомнил, что у меня есть имя?! Польщен…

— Да понял я все. Иди. Дерись. Мы тут пока чайку попьем, за жизнь поболтаем. Может, еще как-то развлечемся, чтобы не скучно было.

Ты же меня чувствуешь? Ты же понимаешь, что я всю эту чушь несу, потому что мне просто обидно? И не надо на меня смотреть с таким укором!

— Прости, я… — почему-то глядя в эти глаза и понимая, что он на самом деле уже знает все, что я чувствую, мне так сложно и так нужно произнести вслух, — я позабочусь о нашей женщине, пока ты не придешь за нами.

— Спасибо, котенок! — белозубая улыбка сверкнула в воздухе и исчезла, вместе с Рутором и связанным тайоком.

Рутор напоследок сыграл в Чеширского Кота — у меня осталось совершенно четкое ощущение, что сначала исчез он, а уже потом его улыбка Алексу.

— Ну что, пойдем чай пить и за жизнь болтать? — ехидно улыбнулась я брату. Тот покраснел и, опустив глаза в пол, еле заметно кивнул. Одно дуновение, мгновение, взмах ресниц и царапучий котенок превращается в послушного олененка.

Ей! Поставьте быстро меня обратно на планету!

В голосе сестры была привычная уже властность, на которую я сначала подсознательно отреагировал. А потом… Подхватил ее на руки и закружил по комнате.

Сначала меня одарили возмущенным взглядом. Но почти тут же обняли за шею и уткнулись лицом в плечо:

— Сашка!

Я, наверное, ни с одной девушкой еще таким напористым и агрессивным не был! Я целовал ее так, как будто мы не виделись год и снова должны были вот-вот расстаться. Жадно вбирая в себя ее дыхание, глубоко вдыхая запах ее волос, пьянея только от предвкушения того, что сейчас будет между нами. Моя женщина! Сейчас — моя. Забыться в ней, раствориться в этой почти животной страсти, не думать о том, что где-то там сейчас Рутор…

Ни о чем не думать! Сорвать с нас двоих одежду, впиться губами в ее губы, а рукой сразу же проскользнуть внутрь нее и с восторгом почувствовать, как она выгибается тебе навстречу, насаживаясь сама, глубже. Еще глубже. Ощутить сжатие ее мышц, напряжение ее тела, влажность ее желания… тебя! Да!

Войти в нее, резко и сразу полностью. Положить ее ноги к себе на плечи… Глубже! Еще… Ни о чем не думать и смотреть только на нее…

Сильнее! Слышать, как она стонет. Видеть, как она проводит языком по пересохшим губам… Быстрее! Еще… В ее глазах запредельная покорность… Моя! Спустить ее ноги к себе на бедра и, закрыв глаза, раствориться… Слиться… Овладеть и стать единым целым… Моя! Да!

Найти губами ее губы и ощутить ее ногти, впивающиеся в кожу.

Чувствовать, как она извивается и выгибается под тобой… Моя!

Упасть рядом и прижать ее к себе, обнять, спрятать, укрыть… Моя!

Мы оба отдавались друг другу с такой страстью, что потом, прижавшись плотно-плотно, практически сразу же уснули. Последним сознательным движением я сдернула покрывало со спинки дивана и накрыла нас. Все. Свет выключили, батарейки разрядились.

Я снова Айзаэль, и в этот раз меня услужливо вернули почти тютелька в тютельку обратно, во времена предыдущей серии. Мы едем на охоту, потому что моей сестренке стало скучно.

Я скачу на белом коне, а надо мной летит мой любимый — ятрейльд, оборотень, перевертыш. Его золотые крылья переливаются на солнце, ослепляя.

Рядом на серой лошади скачет сестра. У нее на плече сидит настоящий кречет, белый в крапинку. Истинный.

Мы скачем, веселимся и охотимся за птицами. Сестра довольна, она заливисто хохочет. Я стараюсь отогнать сжимающее, удушающее предчувствие чего-то ужасного.

Скачу на небольшой холм, спрыгиваю с коня и целюсь из лука в утку, которую на меня гонит мой любимый. У нас с ним всегда все идеально рассчитано — еще меньше чем три вздоха, и он взлетит вверх, а я выстрелю. Когда мы охотимся по настоящему, то я нужна только для того, чтобы собирать тушки с земли, но сейчас мы играем.

Где-то рядом ощущается сестра… Ее кречет не настолько идеально понимает разницу между игрой и простой охотой, поэтому первую утку он убил сам, в воздухе. Лерайэ как раз скачет туда, куда упала птица…

И вдруг… Такое ощущение, что наши с сестрой сущности на секунду меняются телами и практически тут же возвращаются обратно. Но эта секундная смена тел слегка затуманила наше сознание. Сестренка резко тормозит коня и пытается понять, что происходит — она только что чувствовала себя стоящей на земле и уже снова на коне. А я, не совсем осознавая, что делаю, по инерции спускаю стрелу с тетивы. И… Стрела попадает в моего любимого! Его тело быстро падает вниз, еще в воздухе превращаясь в человека. Сквозь слезы я вижу, как сестра показывает мне жестом то, что я уже и так чувствую душой и сердцем. Мара забрала его у меня… Я сама убила своего любимого! Падая на колени, я плачу… Нет, вою в голос! Запихав руки в землю и уткнувшись головой в мягкую траву.

Я сама плачу, уткнувшись лицом в подушку, переживая по новой страшное горе своего далекого предка. Звучащие во мне стихи только усиливают ощущение безысходности и тоски:

Эти стихи твердил в бреду мой брат, но сейчас я слышу голос любимого Айзаэль: