— Потому что, — голос у меня был сиплый со сна, — твоя девушка снова дома. Я не думаю, что с моей стороны будет этично и далее играть ее роль.
— Она не моя девушка. Ты моя девушка.
— Артур… — я прикусила губу, потом неохотно повернулась на другой бок, чтобы видеть его лицо. И чтобы он видел мое. — Ты сам говорил, что отпускаешь ее, потому что она мертва. Если бы не ее смерть — точнее, похищение, — ты бы до сих пор любил ее, верно? А значит, наша с тобой история — все же ошибка. Странный суррогат, порожденным базовым незнанием факта: Аманда все еще жива. А я все еще чужачка. Дурацкая гостья, которая выполнила свою роль и теперь может уходить. Отпуск в чужом мире закончился, у всего есть конец, и все такое. Наверное, мы с тобой не зря так долго не решались открыть свои чувства — сама вселенная с помощью нашей нерешительности подсказывала нам, что все это зря… Что тебе надо всего лишь подождать, и твоя истинная любовь вернется к тебе. Ну а я… Не знаю. Получила, наверное, какой-нибудь урок — и могу отчаливать.
В неверном лунном свете я видела его лицо, осунувшееся, бледное, но неизменно прекрасное. Огромные карие глаза — всполохи осени, пока еще прячущейся за горизонтом, но все же упрямо приближающейся — тускнели от боли.
— Значит, так, да? — спросил он. — Ты так легко готова от нас отказаться? Забрезжила единственная сложность в отношениях — и ты уже даешь обратный ход?
— Я… Да нет! Я не даю обратный ход. Я просто не хочу стать обузой для тебя, Артур! Я не хочу… — следующие слова дались с трудом. — Чтобы ты отверг меня.
— И поэтому решила первой меня отвергнуть? — его брови насмешливо взлетели вверх.
Вместо ответа я вдруг разрыдалась.
Эдинброг хозяйским жестом пододвинул меня, кое-как лег рядом, прижал меня к груди и долго гладил по голове, утешая. От этого мне становилось еще хуже: к горечи примешивался стыд и паника.
Ну и дура же ты, Вилка. Человек и так весь на нервах, а ты устроила сцену. И если ты хочешь набрать очков в невидимом соревновании с Амандой, то лучше бы сейчас ты была всепонимающей лапочкой, готовой поддержать, может, слегка лицемерной, но удобной, а не вот этим искренним и сопливым чудовищем…
— Я люблю тебя, — в какой-то момент пробормотал Артур.
— Что?! — встрепенулась я и шмыгнула носом.
Но он уже спал.
Глава 46. Новый обряд
Утром я долго и внимательно смотрела на Эдинброга, но так и не смогла понять по его непроницаемому лицу, что это было ночью: мой мираж, его сонная фраза или форменное издевательство.
Весь день мы провели в каком-то нервном ожидании.
Мэгги шепотом передавала, что Аманда в лазарете продолжает что-то писать. Какие-то письма. К ней начали приходить представители королей и ученых магов, но жителям академии ничего не рассказывают.
На следующее утро за завтраком в Сироппинге — он вновь проходил в гробовом, напряженном молчании, кажется, затишье перед бурей должно выглядеть именно так, — к нам пришел посланник от дракона.
Господин Ойгонхарт жаждал нас разделить, как и было уговорено. Несмотря на срыв экзамена, экзаменаторы уже поставили Артуру высший балл — а значит, потребность во мне как фамильяре отпала.
Свое приглашение на ритуал дракон прислал на бархатной карточке насыщенно-лазоревого цвета, едва ли не ворсистой. На ней был выбит золотой номер этажа, затем номер комнаты в Форване, где остановился дракон. Без этой карточки найти зачарованные покои дракона не представлялось возможным — правило магической безопасности!
Но… Судя по всему, дракон заранее заказал в типографии кучу таких «визиток». И уже раздал их половине населения Гало — я видела такие приглашения и у Бориса, и кучи студенток, а Мэгги даже внесла такое в лазарет к Аманде. Безопасность явно волновала дракона меньше, чем развлечения!
Получив приглашение, мы с Эдинброгом переглянулись в нерешительности, но потом пошли по указанным координатам. Даже если весь мир вокруг рушится, некоторые планы лучше сохранить неизменными. А то будет совсем бардак.
* * *
Я почему-то думала, что по сравнению с тем, как меня вызывали в мир Гало, процесс разделения будет сущей безделицей…
Я ошибалась.
Ойгонхарт снова встретил нас в кровати, откуда затем вылез с явной неохотой. У него в руках был бокал с какой-то зеленой жидкостью. Я посмотрела на нее удивленно, и дракон предложил:
— Желаете попрробовать, землянка? Это мой любимый напиток. Пью его каждый день, очень прриятный.
Он рукой указал на декантер, наполненный изумрудной штукой.
— А из чего он? — спросила я.
— Ты не хочешь это знать! — предупредил Артур. А дракон ухмыльнулся:
— Просто есть в нашем мире такие ящерицы…
— Тогда и пробовать не буду, спасибо! — содрогнулась я.
Дракон поставил в комнате два трюмо напротив друг друга, создав зеркальный коридор. Нас выставил между стеклами, как статуэтки.
Я смотрела в одно зеркало, Артур — в противоположное, и в уходящем во тьму тоннеле наши фигурки множились и распадались, удаляясь друг от друга безвозвратно.
Дракон взял со стола какую-то немытую чашку, плеснул в нее воды, поколдовал. Заставил нас это выпить… Я смотрела на воду с большим подозрением, но надо так надо.
— Сейчас будет немного холодно, — предупредил Ойгонхарт, щеголявший в пижамных штанах (только в них).
И вдруг резко упал на колени, руками ударив об пол. От его пальцев по паркету во все стороны побежали узоры инея — неожиданно видеть такое у огненного дракона! Ледяные рисунки рванули на нас с Эдинброгом, взобрались по ногам и выше, и, не успела я испуганно вдохнуть, как снежинки уже набились мне в рот…
— Fare, wello, adeu! — пророкотал дракон, и я почувствовала, как что-то внутри меня порвалось…
Будто нить, натянутую прежде, вдруг перерезали острыми ножницами.
Черт! Нет! Только не это!
Я запаниковала, пытаясь сдвинуться с места и развернуться к Артуру — мне вдруг пришло в голову, что рвется не только наша фамильярья связь, но вообще наша связь, что все наши чувства были не более чем побочным эффектом от колдовства…
Но я не успела: дракон хлопнул в ладоши, и по всей спальне вдруг вспыхнуло ослепительно-красное пламя.
Возможно, я закричала: ибо кто хочет сгореть к чертовой бабушке? Точно не я!
А потом отрубилась.
* * *
Я очнулась все там же — в комнате дракона, на уютной кушеточке у окна.
Кушетка по стилю была рекамье — то есть без спинки, но с двумя боковушками, с покрытием из бархата и изящным лекалом черт.
Точнее, это в нашем мире такие кушетки называются рекамье — в честь знаменитой светской львицы XIX века, мадам Жюли Рекамье, хозяйки блестящего парижского салона.
Пожалуй, сейчас я могла напомнить ее тому, кто знаком с ее портретом под авторством Жака Давида: я тоже была одета в кремовое платье, а на лбу у меня была не повязка, но мокрое полотенце.
— Вы очень эмоциональны, госпожа землянка, — сказал дракон, увидев, что я очнулась.
Артур подал мне стакан воды и забрал полотенце:
— Все хорошо?
— Ну… Наверное. Не считая того, что мы чуть не сгорели нахрен!
— Это была иллюзия. Господин Ойгонхарт любит всякую… красоту, — сдержанно блеснул глазами Эдинброг.
Я вдруг заметила, что студент выглядит гораздо свежее, чем вчера. На щеках аж румянец проступил — да и синяки под глазами, появившиеся после Стылого Флигеля, вдруг пропали.
— Вся моя магия вернулась ко мне, Вилка, — пояснил он. — Та, что раньше была в тебе.
— Вот как, — я вздохнула. — Теперь я не смогу тебя поддержать в заклятьях?
Он кивнул.
— Деррржите, — Ойгонхарт протянул нам два одинаковых кристалла, похожих на столбики аметистов. — Хоть я и разорвал вашу связь, она не пропала совсем. Она хранится в этих камнях. Если однажды вы рррешите, что ее надо веррнуть — одновременно разломите кристаллы, и связь восстановится. Конечно, это произойдет только в том случае, если у господина Эдинброга не будет нового действующего фамильяра.
