Но брата Бенедиктуса не гладь. Он сегодня немного расстроен.
Дверь в храм закрылась, потом воцарилась тишина. В этой тишине я шагнула к алтарю, щурясь на заливающий его свет. Он казался розовом.
- Дорогая богиня, - сложила я руки и опустила глаза. – Я не знаю, правильно ли я поступаю…
Я с надеждой подняла глаза, силясь прочитать ответ.
На улице послышались выстрелы и дикие крики: «Моя нога!!! Заберите все! Только оставьте мне жизнь!».
Дверь со скрипом отворилась, а я разглядела, как по улице полз с простреленной ногой неприятный тип.
- Вот и разменял, - смиренно заметил Елауарий, доставая окровавленный мешочек. – Я всегда говорил, что самое не то, что снаружи, а что внутри! Вот смотришь на него, вроде бы тип бандитской наружности. Но внутренности у него добрые…
Мне ссыпали золото, а я пересчитывала ловкими пальцами монетки. Теперь я смогу починить машинку!
- Спасибо, - улыбнулась я, прижимая к себе золото. – Больше не надо!
- А больше и не дам! – улыбнулся Бесподобный Елауарий, относя золото в коробочку «На строительство храма богини любви».
Я вышла из храма, видя, как неподалеку прохожие собираются возле тела. Быстро открыв дверь ателье, я шмыгнула туда мышкой и задернула шторы, закрывая дверь на замочек.
- Нда… - ужаснулась я, видя, во что превратилось платье. – Срочно перешивать!
Я отошла на несколько шагов, скрипя половицами и прикидывая, как бы так переделать фасон, чтобы спасти платье.
- Есть! – щелкнула я пальцами, доставая выкройку из стола. И тут мне стало так лень, что я положила ее обратно в стол и спрятала платье в шкаф.
Укропчик стоял на месте, вполне довольный жизнью и кустами сирени.
- Домой, - пошлепала я ладошкой Укропчика, и тот нехотя поплелся по узким улочкам, петляющим на карте, словно кто-то расписывал перо.
Стоило мне сдать Укропчика и открыть дверь, я поняла, что Дитриха еще нет дома, поэтому завалилась на диванчик в холле, скинув старые строгие туфли. Пока Джордж зажигал свечи, за окном послышался стук кареты. Она не проехала мимо, а остановилась возле дома.
Я оторвала голову от подушечки и напрягла слух. В дверь внезапно постучали, а Джордж, осторожно отодвинул тяжелую штору, как бы проверяя, кто это.
Когда он повернулся, его лицо было бледным.
- Кто там? – почти беззвучно спросила я, представив, что там за дверью дерутся тайная канцелярия и жандармерия за право арестовать меня. Неужели кто-то узнал? Но как? Или выследили? Вроде бы слежки не было! Я проверяла!
- Там… - начал Джордж, глядя на меня. – Приехала мама хозяина.
- Что?! – выдохнула я, забывая вдохнуть. Мама Дитриха?
Мама – это плохо! Мама – это хуже тайной канцелярии! Я вскочила на ноги, бросаясь к зеркалу. Мое строгое коричневое платье приличной горожанки тут же застегнулось на все пуговицы под самое горло.
- Расческу! – беззвучно прошептала я, показав Саре, как чешу волосы. Она кивнула и бросилась по коридору.
- Мама Дитриха, - шептала я, стирая остатки макияжа.
- Вот! – выдохнула мне Сара, вручая расческу, которой я быстро прочесала нарочно покрытые пылью волосы и туго стянула все в гульку. Я напоминала унылую луковицу.
Мое воображение быстро нарисовало чопорную леди, стоящую за дверью, до которой уже дошли слухи, что ее сын женился. А на свадьбу не позвал!
Стук повторился. Дворецкий вопросительно указал на дверь, но я замотала головой, пока Сара несла мне пудру, без которой приличная горожанка чувствует себя голой.
Щедро припудрив лицо, я превратилась в унылую бледную моль с уставшим от земных пороков взглядом.
Наверняка она еще и член почетных женских комитетов по «Вязанию варежек для одноруких», «Помощи обездоленным добрым словом и шарфиком» и какой-нибудь ассоциации по «Трупоустройству дорогих родственников!». И глава какого-нибудь женского кружка по «Вышиванию крестиком салфеточек для погорельцев».
Сейчас дверь откроется, она войдет и скажет: «Какой ужас! И мой сын женился вот на этом! Это что за вид!».
Благородная дама всегда найдет к чему прицепиться, но я сделала все, что могла, чтобы выглядеть приличной женой. Если что, ее сын уехал по очень важному делу.
- Открывай, - беззвучно произнесла я, и Джордж открыл дверь.
В коридор, распространяя запах дорогих духов вошла Красотка Роуз в красном наряде и в сетчатых чулках. Ее полная грудь была больше открыта, чем прикрыта, на щеке красовалась жирная мушка, а полные губы были сочно накрашены яркой помадой. В ее руках была трость. Только сейчас я заметила, в виде чего был выполнен набалдашник трости. И покраснела.
- Проститутка, дружочек, - крикнула она в сторону улицы, - это - твоя совесть! Это понятно?!! Что значит доплатить? Мне кто-нибудь доплатит, за то, что у меня на заднице памятник каждой яме?
Она повернулась к нам, делая шаг в холл. На счет того, входит ли она в комитеты, я ошиблась. Тут больше было похоже, что комитеты входят в нее…
- В последний раз нанимаю экипаж! – высказалась она. – Мой экипаж в починке.
- Как ваше здоровье? - учтиво поинтересовался Джордж.
- Клиенты не жалуются! – нахально заметила она, проходя по роскошному холлу.
- Это - мадам Бергендаль, - сдал меня дворецкий, быстро прячась за штору.
- Винаретта, - представилась я, выдохнув. – Здрасте.
- Хорошая женщина никогда не представляется. Ее представляют в сладких мечтах! – сладострастно заметила мама Дитриха, пока я стояла, как пришибленная. – Какая прелесть…
- Спасибо, очень приятно, - сглотнула я, выдавив улыбку.
- … какая прелесть, эти новые обои. А ты выглядишь так, словно тебя растили в чулане, в щелку показывая брачные перспективы.
Кто бы мог подумать! Это его мать!
- Какой ужас! И мой сын женился вот на этом? Его отцы покраснели бы от стыда! – округлила накрашенные глаза Красотка Роуз, глядя на меня. – Хотя шучу! Трое из них в гробу перевернулись бы! Куда им уже краснеть, если их пристрелили прямо на выходе из борделя?
На меня посмотрел грустный вечер, вздохнув: «Я что-то не задался!».
– Дорогуша, а на тебе случайно плесень не выросла? – прищурилась она, рассматривая мое платье. – А, это не плесень. Это узор! Простите, дорогуша! Я просто в последнее время плохо вижу. Особенно сына. А ну-ка, повертись!
- Зачем? – спросила я, все еще отходя от увиденного.
