Горан и вправду нашелся в общем зале. Один. На столе были расположены на серебристых тарелках мясо и овощи, свежий хлеб. Наверняка вино в чаше.
Узрев меня, альфа вскинул брови и заинтересованно их заломил, как только гнев в моих глазах полоснул по нему.
— Я грешным делом думала, что вы только белых мехом истязаете. Но, видать, обычай у вас такой безнаказанно калечить других.
— Сядь и объяснись. — строго проговорил мужчина, отставив деревянную ложку в сторону. Схватившись рукой за спинку деревянного стула, я не сдерживала омерзения от него и всего клана черных в своем говоре.
— Милава… На ее спине живого места нет. Мать ее избила кнутом за глупость. Мало того, что девочка больна и никто ей не помог, так как «Боги это велели!», так еще и меня не пускают в лес за травами
Сжав зубы, Горан на мгновение прикрыл глаза. Пытаясь сдержать свой гнев.
— Даньяр сопровождает одну из твоих целительниц за травами. — бросил он мимолетно, откидываясь на спинку своего кресла, — Что касаеться Бажены…
Устало потерев переносицу, он прошелся ладонью по подбородку и снова глянул на меня.
— Милава сказала, за что мать ее покарала?
— Нет провиности, за которой можно избить свою дочь до разодранной плоти!
Возмущение в моей груди давило на сердце. Пока Горан странно меня рассматривал.
— Ты так защищаешь чужого ребенка. — удивленно проговорил он, а потом взял кубок и отхлебнул вина.
— Присядь. Надобно нам побеседовать.
Я поджала губы, но не смогла противиться его суровому взгляду. Отодвинула стул и присела на самый краешек.
— Чем больны обе молодки?
Так и не притронувшись к деревянной ложке, я держала спину прямо. Стараясь не робеть под мужским взглядом. Но я помнила, как предвзято относились некоторые люди к этой болезни. Врать тоже не было смысла, только слово Горана может затихнуть смуту вокруг. Да и становиться крайней не хотелось. Чужая я для всех вокруг, а для мужа и вовсе враг.
— Чахотка у них.
Задумчиво пробарабанив пальцами по поверхности стола, Горан совершенно спокойно поинтересовался:
— Сможешь на ноги поставить?
Вопрос удивил до глубины души, да так, что я аж распахнула глаза. Не думалось мне, что черный волкодак настолько верит в мои целительские способности. Тут же все вокруг в долю верят.
— Постараюсь.
Кивнула, не раскошеливаясь на пустые обещания. Хворь эта коварная может и к другому человеку перейти, раз духом он слаб.
Уловив в вопросе волкодака интерес спасти девушек, я невольно зарадилась хрупкой надеждой. Обычно старосты селения чуть не выгоняли чахоточных из округи. Не здоровались и огибали седьмой дорогой, даже когда те выздоравливали.
— Но не нужно, чтобы к ним лишний раз кто заходил. Мы с Яринкой сами будем ухаживать. И еще… Травы нужны. Скоро зима, первые холода всю живность сгубят. Надобно успеть собрать хоть что есть. Да побольше… Что тебя смешит в моих словах, альфа?
— Ничего. — спрятал улыбку мужчина, возвращая строгий взгляд матёрого и злобного хищника. Как будто опомнившись, — Я завтра схожу с тобой в лес, наберешь всё, что надо. Насчет Милавы не терзайся… Русала сегодня достаточно потрепала Бажену. И я не оставлю безнаказанным то, что она сотворила с молодкой моего клана.
Недоуменно глянув на волкодака, который расписывал всё так ровно и гладко своим серьезным голосом, я растерянно кивнула и уже собралась соскользнуть с края стула, как Горан нахмурился.
— Куда это ты собралась?
— Мне идти надобно.
— Тебе поесть надобно. — сурово припечатал он и кивнул на широкую дошечку с жареными на открытом огне ребрышками, — Ешь давай. А то одни голубые глазища и остались, да кости. Слух распустят, что я тебя голодом морю. Еще и приболеешь.
Заворчал он, отодвинув свой взгляд к окну, неспешно поднося кубок к губам и отпивая медлиными глотками вино.
— Запоздало вы, альфа, за мое здоровье забеспокоились. — шепнула я губами, отрывая кусочек лепешки.
— Запоздало только о мертвых заботиться. — грубо ощетинился волкодак. И я заткнулась. Пробуждать его гнев не стала. Я и слабее его буду, и не настолько опытна. Но хитростью взять можно. А главное, подальше от него держаться, да вообще на глаза не попадаться. Пускай себе полюбовниц заведет, только лишь бы меня не трогал. Только вот обиду никуда не денешь. Горчит она на кончике языка. Горит.
— Ты контролируешь обороты в звериную шкуру или нет?
Внезапно полюбопытствовал альфа, сменив гнев на милость. Я не ответила, переживая кусок хлеба. Лишь головой мотнула. Глубокая складка залегла на высоком лбу. Заметив, что я переживаю доброе время кусочек лепешки, он мрачно приподнял серную бровь.
— Кусок в горло не лезет рядом со мной.
— А вы понятливый, альфа.
Молчи, Снежа! Молчи, не достаточно тебе было на алтаре. Только как успела все зажить внизу живота, да нормально ходить смогла.
— Я и добрым могу быть, если меня не сильно злить.
Подался он вперед, уперев локти в стол, пристально меня рассматривая. С одной стороны понимаю, помалкивать надобно. С волком не стоит шутить. А с другой, что мне еще терять? Невиность потеряла, семью тоже, мечты на будущее Горан истерзал и не моргнул.
Оттого и прохолодно шепнула с легким недоумением:
— Доброта? Слово какое дивное, альфа? Неужто ты его знаешь.
Я думала, он сейчас заорет, кулаком шандарахнит по краю стола. Будет угрожать страшной расправой. Но чернявый муж напротив лишь хмыкнул краем вишневых губ. Совсем как тогда в шатре. Когда я была целительницей, а он наглым раненым, обзывая меня «лебедышкой».
— Знаю, милая. — откровенно рассматривая меня, а я чуяла холодные языки мороза по коже там, где блуждает его взгляд, — И про нежность слышал, и про ласку. И про страсть.
— Только видно, она не для меня. Я же белая.
Хмыкнула я с горечью, оставив лепешку в покое.
— Ты отныне не белая, Снежа, и не черная. А моя жена. Мать моего наследника.
Сказал, как припечатал альфа своим стальным голосом.
А я поджала губы от обиды. Перед взором встал уже знакомый кудрявый мальчик с открытой безубой улыбкой.
Прав он, мать его будущего ребенка я. Да только…
— Может, я и жена твоя. Может быть, и стану матерью будущего наследника клана. Только твоей душой и сердцем никогда не стану.
И молча покинула стол.
* * *
— Не батька Милаве достался, а чудо какое-то! Сам дочку на руках на воздух вытаскивает. Груш не пойми где в такую пору ей достал и притащил! Золотой мужик, что с бабами таким не везет.
Марфе было уже лучше. Вернулась охота скушать и походить. Я практически стравила дух с ее легких, да только время надобно, пока она в себя придет.
— Это точно! — рядом присела Яринка, попутно растирая в стопке травы. — Ночью с фронта вернулся, и как про дочку услыхал, что она болеет, сразу сюда. Я аж обзавидовалась. Мой-то папка даже имена наши путал.
— И не говори, — Марфа махнула рукой в воздухе, поудобнее устроившись на лежаке. — Моего батьку трезвым и не увидишь. Не то что подарка какого от него дождаться!
— А ты, Снежка, чего молчишь? Скажи что-нибудь, не пугай хмурым взглядом.
Беспечно улыбнуться девчатам не вышло. В моей душе, кажется, иссякли все родники, оставляя за собой вечную пустоту и боль.
Потерла растерянно шею.
— А что говорить? Лечебницу надо поднимать. Не то гляди, местные со своим «авось пройдет» и нас в загробный мир утащат. Впереди зима. Травами поднапастись надо. Засушить, растереть, в водке замочить. А то и в масле. Помещение нужное найти. Дел невпроворот. Так что вставать на ноги тебе надобно, Марфуша. Некогда прохлаждаться.
Подруженька заботливо погладила меня по руке и, покосившись на прикрытую дверь, тихо шепнула:
— А с чудищем этим сероглазым что, милая? Насилует он тебя по ночам? Мучает?
Руку убрала и взгляд отпустила.
— Нет, хвала богам, после брачного ритуала не притронулся. А так…
— Девки, что за шепотки и без меня!
