Фланн сглотнул. Его уверенность в себе явно пошатнулась, но и последнего слова он за собой оставлять не хотел:
— Хотя бы я не кину своих пацанов, когда дело запахнет жареным! — ляпнул он.
— Естественно, — кивнул я, захлопывая дверь.
И только лишь будучи уверенным, что меня никто не слышит, я процедил сквозь зубы:
— Потому что сдохнешь первым, трепло сраное.
***
Дора…
Я не знаю, как вести о ней рассказ. Не буду лукавить: мне неприятно вспоминать о нашей связи. Хочется ограничиться лишь парой предложений. Но есть пара нюансов:
Эта девушка слишком важна в истории. Без нее не было бы меня.
Я должен быть предельно честен сам с собой.
Наш роман продлился меньше месяца, но успел выпить из меня всю кровь. И из нее, полагаю тоже. Причина проста: вулкан страстей, что бил из нее, и моя неготовность принять их все.
— Любимый, ты молчишь.
— Мне нечего сказать.
— Совсем-совсем?
— Что ты хочешь, чтобы я сказал?
— Дурак. Я не хочу вымученных фраз. Я хочу знать, что у тебя на душе.
Дори хотела знать про меня все: любимый цвет и пору года, какие книги читаю, какую музыку слушаю. Она запоминала любую мелочь, что срывалась у меня с губ. Я же порой не мог вспомнить даже ее полного имени.
— Ты словно тайное познание.
— Правда?
— Да, я так хочу узнать тебя.
— Не стоит.
— Ах, ты такой скромник.
Она писала мне каждый день пожелания доброго утра и хорошего дня, посылала милые картиночки, сердечки и даже свои фотографии с подписями типа «Скучаю по своему милому Цветочку». Иногда моя запасная панель падала с прикроватной тумбочки, так сильно она вибрировала. Меня интересовали только стереографии, где ее блузка была расстегнута. Или где ее вообще не было.
— Иногда я просыпаюсь с мыслями о тебе.
— Здорово.
— А ты? Ты думаешь обо мне?
— Конечно. Как о тебе не думать.
Мои мысли были заняты занятиями и показом, который должен был состояться в середине второй поры Каштана, словами отца и потаенным смыслом его речей (Пекло, он никогда не говорил прямо), нападками Фланна и придирками Адама, слабостью и желанием целыми днями спать.
Для Доры там никогда не было места.
— Но ведь мы с тобой вместе.
— Конечно.
— Милый, ты не уйдешь?
— Нет. На улицах слишком темно.
— Тебе со мной хорошо? Ведь все это происходит по причине?
Причина была. И поверьте, Долорес не хотелось ее знать.
Вы знаете, что секс полезен для здоровья? Повышение иммунитета, снижение уровня стресса, обезболивающий эффект? А также это прекрасное сладкое чувство, что человек ради тебя наизнанку вывернется, лишь бы ты получил удовольствие?
Доре не было равных. Она отдавала мне всю себя без остатка, умирая и воскресая за какой-то час-полтора. Любое мое малейшее желание, любой каприз и потаенная прихоть угадывались и исполнялись беспрекословно, с улыбкой на лице. Ради этих часа-полтора я был готов терпеть все ее «недостатки». Даже разговоры, которые начинались после того, как мы лежали усталые в маленькой темной спаленке.
— У меня никогда не было того, что я пережила с тобой.
— Здорово.
— А у тебя?
— Да, тоже.
— Алек, я с тобой перерождаюсь. Мне кажется, что я стану совсем другой. И ты — свет в моей темной беспросветной жизни. Знаешь, соседка думает, что я помешалась. Впервые в жизни эта дурочка права. Алек, я… Я люблю тебя.
Милый? Ты уже спишь?
Я любил. Любил тебя трахать.
Неизвестно, как долго бы тянулась эта сумасбродная канитель, если бы не трагическая нелепая случайность, которая разоблачила нас обоих.
Видите ли, заклинание морока весьма капризная субстанция. Пусть вас не обманывает строка «Действие может длиться до пятнадцати часов».
Никто не застрахован от бракованного экземпляра.
Я проснулся посреди ночи от грохота в комнате. Насилу разлепив глаза, я увидел Долорес, отчаянно искавшую что-то в платяном шкафу.
— Ложись спать дальше, милый, — она пыталась улыбаться, но выходило весьма нелепая гримаса, — ищу там пару женских штучек.
Я знал, как звучит и выглядит ложь, да и сцена была весьма анекдотичная: одежда на полу, красная и всклокоченная Долорес, прятавшая взгляд… Невозможно было ничего не заподозрить.
Одним прыжком я вскочил с кровати и подошел к ней, дернув врунью за руку. Она отчаянно сжимала в кулаке до боли знакомый баллончик и пыталась закрыть этикетку. Я начал расцеплять ее пальцы.
— Больно! — взвизгнула она. — Что ты делаешь?!
Я пропустил слова лгуньи мимо ушей и продолжил отнимать у нее баллончик. Самые худшие ожидания подтвердились. Меня до самых костей сковал ужас.
— Милый! — она хватала меня за руки и заглядывала в глаза. — Это не то, о чем ты думаешь! Да, я правда немного схитрила, но просто… Я не хотела тебя обманывать, но все зашло слишком далеко…
Все ее слова были для меня пустым звоном. Я включил свет в комнате и увидел то, что она так отчаянно пыталась скрыть.
Никаких браслетов на запястьях больше не было.
— Наручники спрятала… — прорычал я. — Морок украла!
— Я…
Она стояла такая же оцепеневшая. По ее лицу текли слезы. А у меня по всем членам расползалось отвращение, словно окунулся в лужу грязи из вранья, притворства, коварства и…
— Ты! — заорал я. — Ведунья! Зверье!
Не помню, как я оделся. Не помню, что кричал в ее адрес, в чем обвинял, какими проклятиями осыпал. Сознание вернулось в тот момент, когда я оказался уже в прихожей, а она повисла у меня на руке, умоляя:
— Не уходи! Прошу тебя! Алек, я не такая!
— Отпусти! — я оттолкнул ее, и Долорес отлетела в сторону, упав на пол. Она взвыла от боли, смотря на руки, усыпанные царапинами и занозами от приземления на пол.
— Зачем ты это делаешь… — повторяла врунья. — Алек…
Я впервые потерял контроль над собой настолько, что подошел к ней, и произнес так четко, что она слышала каждое слово:
— Потому что ты это заслужила. И это все, на что ты можешь теперь рассчитывать, Тварина!
И тут случилось самое страшное. В пылу ярости я не заметил, как нечаянно выронил свое удостоверение инженера из бумажника. И уж не знаю как, но она его заметила. И прочитала, даже будучи ослепленная болью:
— Его Королевское Высочество, принц Алан Нилионский…
Вот так правда открылась окончательно. И прятаться больше не было смысла. Я присел перед ней на корточки и притянул к себе за руку:
— Ты ничего не видела, мерзавка, — выплюнул я ей в лицо. — Если ты хоть кому-то проболтаешься, можешь попрощаться с Централом. Сгниешь в Пустошах, где тебе самое место. Поняла?
Дора молчала, только лишь открывала и закрывала рот. Я склонился над ней и прорычал:
— Ты. Меня. Поняла?
— Да… — едва слышно прошептала она.
— Умничка, — оскалился я. — А теперь будь хорошим Зверьком и притворись, что ничего не было. И да, если появишься в лаборатории или рядом со мной…
— Сгнию в Пустошах, — прошептала Долорес.
— Молодец, — ответил я и отпустил ее.
Когда дверь за мной уже почти захлопнулась, Дора окликнула меня:
— Алан. Ты слышал, что я сказала тебе той ночью? Ты слышал хоть одно мое слово?
Она смотрела на меня прямо, не отводя взгляд. И то был взгляд не человека, но зверя.
Смертельно раненого, истекающего кровью зверя, который лежал в агонии. Зверя, который в минуты величайшей боли готов на все.
Я не прочитал ни одного знака и подписал себе смертный приговор, бросив через плечо:
— Слышал. Не приписывайте себе роль влюбленной, юная сестра. Вы просто шлюха. И лучше всего у вас получалось меня ублажать, закрыв рот. Или заняв его мной.
Именно эти слова стали последней каплей, что подтолкнули Долорес О’Салливан вернуться в лоно культа Зверя, где ее так давно ждали.
