– Ничего-о, я тебя в этом году достану, – пообещал он упущенной добыче, вспомнив с азартной дрожью ее серую, муаровую спину и плоскую змеиную башку, вспомнив ее стойкость и силу.
Он решил поехать на Волгу и сразу же заснул, успокоенный этим решением, и проспал до утра крепким сном ребенка, того самого «робенка», которого и щука теперь могла бы сглотнуть, а он бы и не почуял.
Это решение помогло ему в ставшей вдруг трудной, начинавшей опостылевать жизни – утром город показался совсем другим, чем виделся из окна автомобиля. В нем было место для одинокого человека. Оказалось, что можно сидеть в бистро и пить дрянной кофе из пластиковой кружечки. Гулять по скверикам, кормить птиц, улыбаться чужим собакам и детям. И рассматривать девушек – простых московских девушек, этаких незабудочек в потертых джинсиках… И глазеть на витрины – магазин «Охота и рыбалка» выставил вдруг бамбуковые удочки, чудесные бамбуковые удочки с медными патронами, жарко горящими на осеннем солнышке.
– Сто лет не видел бамбуковых удочек. Рома, останови, пожалуйста.
– Нужны они вам, – фамильярно хмыкнул Роман, но припарковал машину. Шортман не стал ему отвечать – Роме не понять, зачем хозяину такое старье, если он выписывает снасти по каталогу, все самое лучшее, самое дорогое. Роме не понять, ведь это не он ловил прямо с набережной белую рыбешку, это не с ним рядом смеялась и взвизгивала прекрасная девушка – у нее клюет, это ж надо! И бамбуковое удилище качалось над ее кудрявой головкой, и солнце играло на ее завитках, на медных колечках удочки. Нет, он не мог отказать себе в удовольствии купить эту удочку, хотя бы просто подержать ее в руках!
А когда вышел из магазина, под неспешный грибной дождь, нетерпеливо срывая скользкий на ощупь пластик с медово светящейся удочки, столкнулся с женщиной под оранжевым зонтиком, чуть с ног ее не сбил, отпрянул, извинился и пошел себе дальше, но его нагнал тихий голос:
– Леня, ты?
Он обернулся. И даже засмеялся в первую минуту, не в силах вынести радостного бремени этой встречи, и все вокруг обернулось и засмеялось вместе с ним – солнце, ветер, птицы, чужие дети, бродячие собаки.
Нина, Нина Лазарева! Незабытая, незабываемая, неизменившаяся, неизменившая! На ее пальце нет кольца, молодо смеются глаза, в коротких кудрях запутались золотые искорки.
– Ты… Ты как здесь?
– Я живу здесь, Леня. Уже давно.
– И я.
– Я знаю.
– Откуда?
– Ты же у нас фигура известная.
– А-а, да, конечно. Но почему ты меня раньше не нашла?
– Как ты себе это представляешь? – насмешливо осведомилась Нина, и он снова почувствовал себя мальчишкой, долговязым и неловким рядом с ней.
– Ты не торопишься? То есть, я хотел сказать, ты не могла бы со мной пообедать?
– Дай подумать.
Она задумалась, покусывая нижнюю губу, и через секунду откликнулась:
– Все, подумала. Пообедать можно.
– А поужинать? – спросил он так жалобно, что она засмеялась.
– Там посмотрим.
На что она собиралась смотреть, он так и не понял. Но они провели вместе целый день, а вечером она, извинившись, уединилась и долго звонила кому-то по телефону и посмеивалась, как девчонка, а он ревниво спросил, когда она вернулась:
– С кем это ты?
– У меня племянник живет. Анечкин сын. Пришлось предупредить его, что тетка тоже в ночное ушла.
– Почему «тоже»?
– Потому что он последнее время не любит ночевать дома. Встретил девушку, и, знаешь…
Нина еще что-то говорила, но он не слушал, только смотрел, как движутся ее яркие без помады губы, а потом он не выдержал и схватил ее как-то очень неловко, под мышки, и потащил на себя, к себе на грудь, где ей было, по его разумению, самое место! Она не оттолкнула его, она ждала этого и незаметно помогала ему, и все было так ясно, так просто, как только и должно быть.
А потом они спали вместе, в одной постели, и за окнами гудел поднявшийся к ночи ветер, и Нина закидывала на него горячую, гладкую ногу, а он не выпускал ее из объятий – стерег ее сон, да к тому же боялся захрапеть, но не выдержал и заснул, думая, что прошлая ночь и нынешняя отличаются друг от друга, как ад и рай, а последующие ночи могут быть еще лучше!
Для него было ясно, что эта встреча должна изменить их жизни – ведь недаром они оба свободны, недаром за все прошедшие годы так и не нашли себе пары! Но Нина, может быть, думала иначе? Недаром утром она так бесстрастно собиралась, так отстраненно пила кофе и улыбалась вежливо. Вежливо – и только. Шортману не могло прийти в голову, что Нина просто чувствует себя неловко в его хоромах на правах одноразовой подружки, что ей нестерпимо хочется уйти и что брюки у нее оказались непоправимо забрызганы сзади, и на носочке, на большом пальце, сияет невесть откуда взявшаяся дырочка, еще вчера ее не было!
– Я не храпел ночью? – решился все же он.
– А я? – спросила она, и Леонид снова удивился тому, что жил без нее все эти годы.
Все же Леонид почувствовал ее беспокойство и раздражительность, заметные сквозь изысканную насмешливость, и отпустил ее. Роме поручалось довезти Нину Алексеевну, куда она скажет, а Шортман тем временем решил приняться за дела. Поездка на Волгу, разумеется, отменялась. Он твердо решил бороться за Нину, но, убей бог, не знал, как это делается. Забыл. А может, и не умел никогда? И, покумекав, решил он сделать Нине подарок – хороший подарок. Таким образом, соображал он, она сразу поймет серьезность его намерений. Так люди делают, он видел.
Снова шел дождь, и капли бриллиантов на витрине ювелирного магазина казались каплями дождя, а улыбки продавщиц – бриллиантами. Леонид присмотрел пару вещиц, каждая из которых казалась ему достойной Нины. Жаль только, что вкус у Шортмана был своеобразный… Кольцо, выбранное им, было похоже на разноцветную мозоль, да и к браслету у ценителей прекрасного нашлись бы претензии. Надо отдать Леониду должное, он сам чувствовал это, поэтому отвернулся от совсем уж ослепительных улыбок и стал звонить единственному консультанту, вкусу которого он доверял, – племяннице Адочке.
– Ты где? А-а, ясно. Сейчас подъеду.
И она подъехала быстрее, чем можно было ожидать, – за заплаканной витриной мелькнул ее черный блестящий плащик и бледное лицо.
– Ну, и что тебя смущает? С чего ты вдруг решил воспользоваться моей консультацией? Раньше справлялся сам. Новый вариант?
Так они с давних пор именовали краткие увлечения Леонида.
– Совершенно особый вариант, – смущаясь, поведал Шортман. – И особая женщина.
– Да-а? – Ада вздернула бровь. – Тогда, может, ты бы дал ей выбрать самой?
– Не тот случай.
– Хорошо, приступим. Она блондинка, брюнетка?
– Не то и не то. Скорее такая… Светло-каштановая.
