– Да иди отдыхать уже, – засмеялась Фир, и уже в трубку продолжила, – да, слушаю.
Эккарт слышал разговор так отчетливо, будто была включена громкая связь. После вчерашней ночи все ощущения стали намного четче. Например, он мог бы сказать, что утром Фир пила какао с двумя ложками сахара, или что его сын сегодня ночью был с блондинкой – ее сладковато-молочный запах окружал Конхенна, как когда-то тонкое шелковое покрывало окутывало арабских невольниц. В главном зале Беленус кому-то звонил по телефону, слушая гудки. Аили сидела за ноутбуком – ее пальчики отстукивали дробь по клавиатуре. Домовой гремел кухонной посудой, а во дворе, словно стадо миниатюрных слонов, топали гномы. Примерно так Эккарт воспринимал окружающее, когда был в зверином облике. В человеческом теле все казалось чуточку иным, хотя, по зрелому размышлению, происходящее ему очень нравилось.
– У меня тут паренек из отпуска вернулся, – звонил Старый, после взаимных приветствий перешедший прямо к делу, – говорит, были у него такие клиенты, о которых ты интересовалась пару деньков назад. Пашка как раз последний день работал, а эти ребята очень требовательными оказались, вот он и запомнил.
– Слушай, так это прекрасно! Я думала, что мы ребят совсем потеряли! – Голос Фир звучал так дружелюбно, будто они искали лучших друзей, которых потеряли по ошибке. – Может, подкинешь какую-нибудь контактную информацию?
– Я поэтому и звоню. Они нам номер оставили, запишешь?
– Спрашиваешь! Суперстар, ты просто чудо!
Ллариг запомнила цифры и попрощалась. Повесив трубку, она помчалась к Беленусу, сообщать новую информацию.
– Конхенн, пойди, приляг, – услышав, как сын снова уперся головой в столешницу, Эккарт решил немного покомандовать.
– Па, я хочу дождаться Мака, – сонно пробормотал один из близнецов, – с ним что-то важное произошло, уверен.
– Тогда иди на диван в главном зале, иначе у тебя скоро шишка будет от этого стола, – улыбнулся мужчина.
– Кофе не помогает, как я надеялся, – посетовал Кон. – Ты прав, пожалуй. Там сразу будет слышно, когда брат вернется.
– Сын, – Эккарт приостановил Конхенна, выходящего из кухни, – на тебе запах краски для татуировки. Под кожей.
– Да, Па, – подтвердил тот.
– Фир скажешь, когда будете уезжать. Ей вредно волноваться.
– Мы учуяли, Па, – улыбнулся Конхенн.
– Я подтверждаю, это именно то, что вы подумали, – ответной улыбкой Эккарта можно было освещать комнату, – иди, отдохни.
***
– Давай, девочка моя, скажи это.
Сегодняшнее утро было гораздо более теплым, чем положено ранней весне. Ранние пташки выводили свои замысловатые трели. Стоял нежный клейкий запах распускающихся древесных почек и рыхлой плодородной почвы. Кое-где выглядывали редкие пучки только проклюнувшейся зеленой травки.
– Маккон, я не могу, – она покачала головой, – такие обещания связывают слишком сильно.
При свете дня она была еще красивее. Ниже самого Мака, с чуть полноватой, но очень гармоничной фигурой. Ее кожа была молочно-белой. Волосы девушки оказались темно-рыжими, почти каштановыми, перемежаясь медными и красными прядями. Заплетенная с середины спины коса так растрепалась ночью, что она и вовсе расплела волосы, оставив их свободно виться до середины бедер. Глаза утратили свечение, приобретя глубокий изумрудный цвет с золотыми и черными прожилками. Но морем она пахла по-прежнему, даже сильнее.
– А я не могу позволить тебе войти, Донна, если ты откажешься.
Мужчина покачал головой. Разноцветные ленты и многочисленные рубины в его чуточку потрепанных волосах вспыхнули в свете восходящего солнца. Он излучал магию, хотя и не так ярко, как пару часов назад. В дневном свете стали заметны некоторые перемены: в волосах Маккона появились белоснежные пряди, на радужке глаз – золотые и серебряные полосы, лучами расходившиеся от зрачка, делая основной синий цвет еще глубже и интенсивнее. Татуировки на запястьях были скрыты напульсниками, но на спине – футболка была снята – играли ониксовым блеском, состязаясь в яркости с его светящейся загорелой кожей.
– Ладно, – девушка потерла виски, будто мучаясь от головной боли, – я еще могу пожалеть об этом, но пусть будет так. Клянусь ни словом, ни делом, ни бездействием не вредить Жрецу, Жрице или их свите в течение полугода от данного момента. Если я нарушу данное обещание, пусть небо упадет на меня и раздавит, пусть земля разверзнется и поглотит меня, пусть море поднимется и обрушится на меня, пусть придет за мной Дикая Охота.
Маккон открыл рот, чтобы возразить, но она ловко приложила указательный палец к губам, которые еще недавно целовала с таким пылом.
– Это все, что я пока могу обещать, – взгляд изумрудных с черными прожилками глаз был серьезен, – ты же прекрасно понимаешь.
Он вздохнул и кивком подтвердил ее слова, потом повернулся спиной, разглядывая окрестности. Но даже не вздрогнул, почувствовав теплый пальчик с острым ноготком, обводящий контур его тату.
– От крови, от боли, от сглаза, от проклятия, – перечисляла Донна по очереди, – от любовных чар, от яда, от неудач… Ты суеверен, Маккон?
– Не совсем, – пожал он плечами, – я где-то майку потерял.
Мужчина опустился на четвереньки, почти уткнувшись носом в землю. Девушка с удивлением наблюдала за действиями своего недавнего любовника.
– Что ты делаешь?
– Ищу предмет своей одежды.
– А почему в такой страной позе?
