бы меня тряпкой или подкаблучником – это не так, потому что дело здесь вовсе не в гордости или в том, как мы привыкли вести себя в обществе. Дело в любви. Самой настоящей и прекрасной. И тут нет места для гордыни или злости, а кто с этим не согласен… Что же. Их право.
До свидания,
Твой Август.
Едва ли Марта ожидала, что идея отца созреет за две недели до концерта. Ей начало казаться, что он никогда ее не озвучит и позволит дочери самой выбирать, чем заняться в жизни, но у реальности были другие планы.
– Доброе утро, – сказала Марта, увидев на пороге кухни отца с матерью.
– Доброе утро, – ответила мама, но не улыбнулась.
– Доброе, – отец сразу же сел за стол. – Нам нужно с тобой поговорить.
– О чем? – сердце моментально ушло в пятки.
– Мы с твоей мамой все, как следует, обсудили и пришли к единому мнению, да?
– Да, – кивнула мама, сжимая край халата.
– С сегодняшнего дня больше никакой скрипки и траты времени в пустую. У тебя через год выпускные экзамены, а затем поступление в институт. Я видел твое оценки. Пора заняться нормальным делом, а не развлекаться.
– Нет, – с трудом произнесла Марта.
– Что значит нет? Я не спрашиваю твое мнение. Я констатирую факт. С сегодняшнего дня все. Точка. Я устал смотреть, как ты тратишь время в пустую.
– Я не хочу. До концерта осталось совсем немного, – Марта чувствовала, как подкатывают слезы. – Не отбирай то, что мне нравится.
– Знаешь ли, мне тоже много всего нравится…
– Тогда почему ты этим не занимаешься?
– Вот дерзить мне не надо, – отец стукнул кулаком по столу. – Если я чем-то не занимаюсь, значит это бессмысленное занятие, от которого только вред.
– Я не брошу занятия, – девушка пыталась защищаться, но в горле предательски пересохло, а трепет перед отцовской властью был все еще очень силен.
– Я еще раз повторяю: я не спрашивал тебя, что ты хочешь, а что нет. Даже если сейчас тебе кажется, что я не прав, то потом ты мне еще спасибо скажешь.
– Нет! – закричала Марта вскочив с кресла. – Это моя жизнь. Я не делаю ничего плохого. Я хочу заниматься музыкой.
– Ты не обнаглела ли, дорогая моя? – отец тоже перешел на крик, но его голос звучал по-настоящему грозно в сравнении с писклявым голоском Марты. – Пока ты здесь живешь, и пока я за тебя отвечаю, ты будешь делать так, как тебе говорят. Ты разве сама зарабатываешь на еду, на одежду? А, может быть, ты сама квартиру оплачиваешь?
– Ты не прав. Нельзя отнимать…
– Хватит Мне Перечить.
– Я не вещь. Почему я не могу заниматься тем, что нравится? Я не понимаю!
– Я тебе миллион раз уже ответил. Потому что твое бренчание фигня, которая никому не нужна.
Марта то и дело поглядывала на маму, ожидая услышать от нее хоть какую-то поддержку, но вместо этого она, прикусив нижнюю губу, стояла и молчала бледная, как мел, пока руки с силой сжимали край халата. Даже если мама и хотела заступиться за дочь, то ее желание не находило никакого отражения в реальности.
– И да, – продолжал отец. – Ты не вещь, но ты еще неразумный ребенок, который жизни не видел и не знает, как бывает трудно. Пока мы живы ты должна впитывать наш опыт и наши знания, а вместо этого ты что делаешь?
– Я… Я… Я…, – Марта больше ничего не могла ответить и выбежала из кухни.
Девушка схватила рюкзак, кое-как обулась и, сорвав с вешалки куртку, помчалась прочь. Она хотела оказаться, как можно, дальше квартиры, где находились люди, пытавшиеся уничтожить ее жизнь. Сердце билось с бешеной скоростью, а чувство обиды душило, вцепившись двумя руками в горло. Пробежав несколько домов, Марта остановилась тяжело дыша. Она достала телефон и судорожно набрала номер бабушки. Та ответила заспанным голосом через несколько гудков, но, услышав заплаканный голос дочери, тут же собралась и твердо сказала: «Успокойся и объясни, что случилось?»
С большим трудом, но все-таки Марта смогла пересказать разговор с отцом. Пока она заново прокручивала в голове его слова, ей казалось, что все кончено. Бесповоротная трагедия. Но бабушка даже не вздрогнула и, выслушав весь рассказ, спокойно сказала: «Не бери в голову. Иди в школу. Я сама с ним разберусь. Поняла?»
– Да, но если он правда заберет скрипку…
– Не заберет. Успокойся. Если что, переедешь ко мне. Ничего страшного. Мы со всем разберемся. Главное возьми себя в руки, – уверенность бабушки понемногу передавалась и внучке.
– Хорошо, – Марта медленно вдыхала и выдыхала холодный воздух, стараясь успокоиться.
Пока она дошла до школы, паника отступила, и дыхание вернулось в нормальное состояние. Марта смогла поверить бабушке. В конце концов, она его мать и уже ни раз выходила победителем в спорах. Папа точно должен к ней прислушаться.
В классе было шумно: учительница еще не пришла и все занимались своими делами. Тут и там слышался смех, какие-то выкрики. Марта прошла к своей парте и взглянула на соседний пустой стул. Снежана сидела со своими новыми подругами в другом ряду и о чем-то оживленно разговаривала. Сегодня Марте ее будет особенно не хватать. Пусть она и не могла поделиться всем, что творится у нее в душе, но сам факт того, что Снежана была рядом ее все-таки успокаивал.
Уроки шли медленно, сливаясь в единый серый гул. Почему-то Марта поглядывала на телефон, как будто ожидая получить от бабушки сообщение: «Все в порядке!», но телефон молчал, а сама она писать не решалась. Переходя из класса в класс, Марта не замечала никого вокруг и смотрела себе под ноги. Когда ее возможная жизнь висела на ниточке, окружающий мир переставал иметь особое значение.
Вот и прозвенел последний звонок. Марта с тяжелым сердцем понимала, что нужно идти домой, но она не знала, что ее там ждет. Родители должны были быть на работе, и что тогда? Звонить бабушке или не звонить? Что вообще делать?
– Август, ты здесь? – спросила пустоту Марта, стоя в замерзающем парке.
Никакого знака не последовало, только где-то вдалеке залаяла собака. Конечно, его здесь не было.
– Бабуль, привет. Как дела? – написала Марта и отправила сообщение.
Она продолжала медленно идти по тропинке, надеясь на скорый ответ бабушки, но ничего. Связь на телефоне была на полную, батарейка тоже не села. Тогда Марта решила позвонить. Один гудок, второй, третий – нет ответа. Оставалось только идти домой.
Когда двери лифта открылись, до Марты донесся отцовский
