Первым порывом Жака было согласиться, ведь секретарь понимал, что если сейчас этого не сделает, уже никогда не осмелится взглянуть в глаза матери, которую обрек на заключение, а она отречется от своего сына.
У Сиэля ситуация еще сложнее, но он, по крайней мере, выбирая из двух, отказывается от матери в пользу жены. А он, Жак, ради чего? Имеет ли он право так поступать с родной матерью, ради чужой ему женщины?
Мужчина, который не помнил, когда проливал слезы в последний раз, сейчас чувствовал болезненный ком в глотке и жжение в глазах.
Затем он посмотрел на друга, который сейчас выглядел даже хуже, чем во время болезни. Предательство матери буквально подкосило его. Брошенный всеми, когда он свершит правосудие, у него не останется никого, кроме жены, что до сих пор сохраняет с ним дистанцию. И тогда Сиэль останется совершенно один.
И сколько бы Жак ни отрицал это, он понимал, что его семья приложила руку к тому, что сейчас происходит и тосковал по тому времени, когда пребывал в блаженном неведении. Они росли вместе, с самого раннего возраста и были настолько близки, что лишь в осознанном возрасте Жак узнал, что Сиэль – не только ему не родной брат, но и господин. Но, несмотря на это, даже став взрослыми и служа герцогу, как своему господину, Жак все равно не чувствовал себя слугой, ведь для герцога, словно ничего не поменялось. Как и отношение к Жаку, точно к младшему брату.
– Решайся быстрее, – сказал Сиэль, выводя Жака из раздумий. – Если ты сейчас не выйдешь из этой комнаты, пути назад уже не будет… – с тщательно контролируемой болью в голосе произнес Сиэль, чувствуя, как задыхается от противоречивого чувства тоски и надежды, что Жак сейчас уйдет. Раздираемый болью предательства и решимости отказаться от дорогого человека, Сиэль не желал этого другу. Пусть он будет одинок и жалок, герцог не хотел, чтобы Жак испытывал чувства угрызений совести из-за предательства родной матери.
Потому почти рассчитывал, что Жак уйдет. Даже обрадовался, когда секретарь поднялся со своего места и вышел из-за рабочего стола. Вместе с чувством потери, Сиэль почти испытал облегчение, но тут молчаливый Жак не обернулся к двери, а замер на середине комнаты, твердо смотря на Сиэля влажными, покрасневшими глазами.
– Я поклялся в верности, служить вам верой и правдой, Ваша Светлость, моя жизнь принадлежит вам. Как только я дал слово, вы – стали моей единственной семьей. Я не могу предать своего обещания, оно важно для меня.
– Ты… – в первое мгновение не поверил Сиэль. – Ты уверен?
– Да. Ты всегда был мне как брат, Сиэль, – переходя на неформальную речь, дрожащим голосом признался Жак. – Ты для меня такой же родной человек. Выбирать между матерью и работодателем – легко. Но между братом и матерью, куда сложнее. И все же, свой выбор я сделал и не оставлю тебя, – все же, не сдержав слез, признался Жак и грустно улыбнулся. Сиэль, тронутый до глубины души, промокнул рукавами глаза и несмело улыбнулся.
– Взаимно, дружище. Спасибо, что остаешься со мной.
– Что планируешь делать? – глубоко вздохнув и вытерев глаза платком, деловито уточнил Жак, понимая, что лучше перевести тему, пока они оба не разрыдались, поддавшись атмосфере.
– Ни общество, ни, тем более, Ария, не должны узнать об этом. Нужно сделать все тихо, после проведения праздника. Просто место назначения матери слегка изменится, что она узнает уже в пути, потому ничего предпринять не сможет. Изначально я планировал сослать мать в поместье и не разрешать ей возвращаться, пока Ария не позволит. Но теперь все изменилось, – поменял тон Сиэль, вновь затрагивая непростую тему. – Боюсь, матушке придется очень постараться, чтобы замолить свои грехи. Как говорится? «Благими намерениями выстелена дорожка в ад»? Что же, она упорно ее прокладывала, – горько усмехнулся герцог.
– Монастырь? – сухо поинтересовался Жак.
– Монастырь, – кивнул Сиэль и сглотнул ком. – Но, так как моя мать – не только прежняя герцогиня, но и родная тетка императора, у нее должна быть служанка даже в монастыре, – сурово свел брови Сиэль и вновь посмотрел на Жака, думая, что вот сейчас секретарь передумает и уйдет.
Однако, Жак лишь понятливо кивнул. Он был готов к этому, понимая, что приказ травить Арию дала великая герцогиня, а вот исполняла его именно Клара, прекрасно понимая ситуацию и последствия для молодой герцогини.
– Надолго? – только и спросил Жак, а Сиэль вновь посмотрел в окно на свою жену, что направлялась в дом от кареты, и задумался, чтобы твердо ответить:
– Не знаю пока, но точно не раньше, чем Ария родит мне ребенка. Если этого не произойдет, моя мать должна понимать, что это только по ее вине. И еще... – помедлив, заметил Сиэль. – Ария никогда не должна узнать об этом. Избавься от всех улик. Если она поймет правду, ни что не сможет ее удержать в этом месте.
Глава 12
Глава 12
– Что это? – удивилась я, смотря на мать с дочерью, которые держали объемную коробку и радостно улыбались мне.
– С днем рождения, Ари! – хором заголосили они, всовывая мне коробку в руки, а затем обступая с двух сторон, чтобы крепко обнять и по-простому, но искренне поцеловать в щеки.
– Подарок? – улыбнулась я смущенно и растерянно. Те кивнули, а Дафни потребовала:
– Открой же скорее! Мама так старалась!
– Без лишней скромности скажу, что это – мое лучшее творение. Я очень надеюсь, что оно придется тебе по душе, – невзирая на недавние слова, смущенно потерла Сабина нос, как всегда, перебинтованными пальцами.
За последний месяц, что мать, что дочь сильно изменились. Условия жизни стали куда лучше, потому Дафни заметно поправилась и похорошела, а с ее лица не спадал задорный румянец. И в Сабине уже было с трудом узнать ту портниху из бедного района, которая едва сводила концы с концами, не имея возможности даже сменить собственное платье.
Леди Моретт основательно взялась за повышение комфорта Сабины: перевезла ее в центр города, сняла помещение, где Сабина могла не только творить, но и жить, наняла ей помощников, чтобы талантливая портниха не перетруждалась. В общем, ясно дала понять, что в полной мере оценила талант Сабины и отпускать ее не намеревается. Впрочем, это даже к лучшему, по крайней мере, я буду уверена, что после моего ухода, с Сабиной точно все будет хорошо и за ней есть человек, на которого она сможет положиться.
Открыв коробку, я увидела изумительной красоты платье нежно-розового цвета. Оно казалось очень простым, без каких-либо украшений или вышивки, но от его вида просто дух захватывало.
– Оно невероятно! – благоговейным шепотом призналась я и с влагой на глазах посмотрела на своих друзей, чтобы обнять обеих и забормотать слова благодарности.
– Пусть, я и обещала леди Моретт права на первую примерку, решила сделать тебе подарок – платье, которое еще никогда и никогда не шил, вдохновившись эскизами, что ты мне дала, – растроганная моей реакцией, повинилась Сабина.
– Но оно же такое дорогое… – шмыгнув носом, вспомнила я и с сомнением посмотрела на коробку с платьем. Пусть оно и простое, но материал для него, должно быть, очень дорогой. Не удивлюсь, что Сабина и Дафни потратили на него все заработанные за этот месяц деньги. Возможно, даже их бы не хватило. Я, конечно, польщена их заботой и вниманием, но настолько дорогой подарок – слишком.
– Не переживай, – поторопилась успокоить меня Дафни. – Оно почти ничего нам не стоило.
– В смысле? – опешила я.
– Просто, герцог в этом месяце был очень щедр на премию, – уклончиво ответила Дафни, отведя взгляд в сторону.
– Его Светлость? – нахмурилась, пытаясь понять, причем тут он. – С чего такая щедрость?
– Предлог был настолько глуп, что даже повторять его не хочется. Но если подумать, то все становится понятным. Видишь ли, герцог стал невольным свидетелем, как мы с мамой обсуждали твой подарок в ее прошлый визит сюда. А на следующий день господин Жак, «по счастливому совпадению», – выделила она слова кавычками в воздухе. – выдал мне премиальный чек по какой-то нелепой и надуманной причине, от которой, кажется, даже ему было неловко, – деловито и важно усмехнулась Дафни. – Но, я, разумеется, отказываться не стала. Ты же меня знаешь, – хмыкнула она. – Я от возможностей отказываюсь редко. Этой суммы как раз хватило на материалы. Ну, а от мамы задумка и исполнение, – счастливо улыбнулась Дафни, а я поджала губы, чтобы скрыть улыбку.
