А теперь он умер и плавает в криорастворе — глаза распахнуты, радужки побелели. Кожа стала желтоватой, словно губка, пропитавшаяся водой. Рот приоткрыт, а щеки впали, и у челюсти собрались малюсенькие пузырьки воздуха.
— Номер шестьдесят три отключили, чтобы отвлечь наше внимание, — говорит Старший.
— Едва ли, — возражает Док. — Его вынули уже довольно давно. — Он поднимает крышку стеклянного ящика, и Харли со Старшим помогают положить ее на пол. Доктор опускает палец в жидкость, в которой плавает мистер Кеннеди. — Вода прохладная, не ледяная. Скорее всего, его отключили вчера, самое позднее — вчера вечером.
Мы со Старшим переглядываемся. Мистер Кеннеди захлебывался здесь, а мы бегали под дождем и смеялись. Он умирал, когда та парочка занималась любовью на скамейке у пруда. Пока я стягивала мокрую одежду, стояла под горячим душем, пока засыпала, глядя на темные поля, мистер Кеннеди плавал в собственной смерти.
Другая мысль: Харли был здесь одновременно с убийцей.
— Зачем? — спрашиваю я.
Доктор стучит пальцами по все тому же странному тонкому компьютеру.
— Номер двадцать шесть. Мужчина по имени…
— Мистер Кеннеди.
— Да, — Док удивленно поднимает на меня взгляд.
— Я его знала.
— А, соболезную, — говорит он, но небрежно, будто просто из вежливости. — Номер двадцать шесть…
— Мистер Кеннеди.
— Мистер Кеннеди был оружейным экспертом.
— Точно? — переспрашиваю я. Хоть они с мамой и работали в одном отделе, я понятия не имела, что он имеет какое-то отношение к оружию. Мама не имела. Ее специальностью был сплайсинг. Она работала с ДНК, а не с оружием.
Док кивает.
— Он был хорошим специалистом по биологическому оружию. Здесь написано, работал на правительство, занимался разработкой экологических бомб.
— Кто это делает? — спрашивает Старший. — Кто их всех отключает? Сначала Уильяма Робертсона, потом женщину, номер шестьдесят три, теперь этого.
— И меня, — добавляю я.
Старший глядит на меня, хмурясь.
— Две жертвы… и два промаха, — говорит доктор.
— И никакого мотива, — гляжу на пустую криокамеру, в которой только недавно лежал мистер Кеннеди. Потом скольжу взглядом по рядам пронумерованных ячеек. Сколько еще криокамер опустеет, прежде чем мы остановим убийцу?
Старший
Мы с Харли помогаем Доку отвезти мистера Кеннеди к шлюзу. Эми говорит, что подождет нас. Но я знаю — она хочет дойти до другого ряда, посмотреть на дверцы камер своих родителей, убедиться, что они по-прежнему крепко заперты.
Док открывает дверь, и мы сбрасываем тело внутрь. Дверь закрывается, отрезая нас от бездонной пасти космоса. Харли с широко распахнутыми глазами прильнул к круглому окошку, смакуя еще одну возможность увидеть звезды. Но я вижу одно только раздутое тела мистера Кеннеди.
Глядя на Харли, я вижу в его глазах миллиарды звезд, и он упивается ими, наполняет ими пустоту в душе. Он поднимает руки к окну, и на одно безумное мгновение мне кажется, что Харли хочет открыть дверь, чтобы следом за мистером Кеннеди улететь к звездам. Дверь закрывается. Но в глазах Харли по-прежнему сияет звездный свет.
— Никогда в жизни я не видел ничего красивее, — шепчет он.
— Мистер Кеннеди, конечно, тоже так подумал, — ворчу я, но Харли не замечает сарказма.
— Идемте, — на лице Дока написано волнение, в уголках глаз залегли резкие морщинки.
Когда мы возвращаемся, Эми вытирает лицо. Она снова собрала в охапку игрушечное животное, фотографии, карандаши и книги, которые выронила у шкафчиков. Док окидывает все это взглядом, но ничего не говорит. Взяв в руки пленку, он сосредоточивается на ней. Тянет время. Готовится что-то сказать.
И в этот момент я понимаю: он думает, как свяжется со Старейшиной и доложит ему обо всем, что случилось. А еще я понимаю, что он копается в пленке, чтобы дать себе время придумать слова, которые заставят меня на это согласиться.
Я чуть расправляю плечи. Раньше Док вызвал бы Старейшину, даже не подумав о том, чтобы спросить меня.
— Старший, — начинает он, — ты, естественно, осознаешь серьезность ситуации. Но жизненно важно, чтобы вы, Эми, Харли, ничего никому не рассказывали. Ни о мистере Кеннеди, ни о шлюзе, — смотрит на Харли, — ни о людях на этом уровне, ни о самом существования еще одного уровня под Больницей. Это должно остаться тайной.
Сейчас будет. Я прямо кожей чувствую. Сверлящая Дока мысль, что Старейшину все равно надо вызвать.
Он поднимает руку к вай-кому.
Вот оно.
— Не надо вызывать Старейшину, — говорю я. — Я ручаюсь за Эми и Харли. — Чуть сдвигаюсь, так, чтобы оказаться между ними и Доком. Я вообще высокий, но сейчас еще и не позволяю себе сутулиться. Наоборот, стараюсь выпрямиться так, что Доку приходится поднимать голову, чтобы смотреть мне в глаза.
Он колеблется, но в конце концов кивает.
— Ты — Старший, — он имеет в виду, что мне держать ответ перед Старейшиной.
— Мы с Рыбкой не проболтаемся, — вставляет Харли, кладя Эми руку на плечи. — О нас волноваться не надо.
Док все же сомневается.
— Может, все-таки вызвать Старейшину, просто узнать его мысли по этому поводу.
— Нет.
— То есть?
— У меня столько же полномочий, как и у него. Там, наверху, в самом разгаре Сезон, от которого зависит мое поколение. Док, тебе придется привыкнуть доверять и мне, а не только Старейшине. Я говорю, что Эми и Харли имеют право знать и мы можем доверять им. А еще я говорю, что пора уходить. Но сначала, — добавляю я, пока Док не успел вставить слово, — дай мне свою пленку.
— Что…?
— Твою пленку.
Забираю у него из рук компьютер. Сканер считывает отпечаток пальца, дает мне Старшую степень доступа, и я торопливо начинаю поиск убедившись, что с обратной стороны виден только черный экран. Не стоит показывать остальным, что я ищу.
Я пытаюсь выяснить, кто был на этом уровне. Сканеры на дверях считывают отпечатки пальцев, значит, несложно будет найти след, ведущий на этот уровень, к этому коридору, к этому убийству, к беспомощной, замороженной жертве. Да, и вправду несложно. Когда мы проверяли в прошлый раз, время не было известно — на уровне успели побывать и Док, и Старейшина, и полдюжины ученых в придачу.
Но с того момента помимо нас на криоуровень спускался только один человек.
Мой взгляд впивается в имя на экране.
Старейшина.
Эми
Старший не заходит в лифт вместе с нами.
— Есть одно дело, — объясняет он. В его манере держаться вдруг появилось что-то мрачное и серьезное. Пока он не расправил плечи, я даже не замечала, как сильно он сутулится. До этого момента я знала, что он станет главным на корабле, просто потому, что так говорили Док и Старейшина. А теперь, глядя на него, я вижу настоящего, решительного лидера.
