Я тут же принимаю сидячее положение. Наверное, слишком резко — картинка перед глазами сразу начинает стираться. Слабость — побочный эффект от процедуры регенерации, и, по-хорошему, Гаранору сейчас тоже стоит отлёживаться в палате. Но нет, он сразу же включился в работу и, кажется, он в принципе не знаком с таким словом, как отдых.
— Привет. — Я пытаюсь изобразить на лице улыбку, хоть и не уверена, что стоит это делать.
Делать вид, что между нами ничего не случилось.
— Привет, Ленни. — Улыбки у Фелисии всегда получались лучше, и этот раз не исключение. — Я могу войти?
— Да, конечно.
— Ты как?
— В порядке… Теперь уже в полном порядке. — Я подтягиваю повыше подушку, сажусь поудобнее и жестом приглашаю Фелисию устраиваться в кресле. Таком же светлом, как и всё в этой палате, за исключением серебристых жалюзи.
Она удовлетворённо кивает, садится возле меня и смотрит мне в глаза.
— Я пришла поговорить…
— Прости!
Мы произносим это одновременно, а потом я, тихонько выдохнув, говорю:
— Знаю, одних извинений будет недостаточно, и, если честно, я не представляю, что ещё сказать или сделать, чтобы всё исправить, и… — Я запинаюсь, потому что в самом деле не знаю, что сказать, кроме как добавить, что мне очень, очень жаль, что всё так вышло, и в то же время… если бы так всё не вышло, если бы они с Гаранором поженились, я бы, наверное, свихнулась от боли.
Просто потому, что больше не представляю без него своей жизни. Без его любви, без того, что между нами было и ещё должно произойти.
Хоть это меня не оправдывает, и уж точно Фелисия имеет полное право на меня злиться и даже ненавидеть.
— А больше ничего говорить и не надо, — она снова улыбается, мягко и печально, — и исправлять тоже. Это было решение Гаранора. А ты знаешь, что бывает, когда Тёмные что-то решают и кого-то выбирают.
— У жертвы их внимания не остаётся шансов, — слабо шучу я, и Фелисия согласно кивает.
Наступает молчание, во время которого я смотрю куда угодно, но только не в её тёплые лучистые глаза. А когда всё же отваживаюсь это сделать, Фелисия признаётся:
— Я всегда знала, что он меня не любит, и сама не испытывала к нему… настоящих чувств. Но мне нравилось быть с ним, нравилось ощущать себя невестой одного из самых влиятельных Тёмных и представлять, как в будущем я стану первой сонорой Грассоры. Я видела только такое будущее и, когда он признался, что полюбил другую — тебя, полюбил настолько, что ради неё готов отказаться от всего… Мне было больно. — Улыбку сменяет грустная усмешка. — Если честно, мне и сейчас немного больно, но… — Фелисия вскидывает на меня взгляд, затуманенный недавними воспоминаниями, а потом продолжает: — Но я пришла не за тем, чтобы ты чувствовала себя виноватой, а чтобы сказать, что не держу на тебя зла. И на него не держу. Думаю, в будущем я буду даже рада, что не вышла замуж за того, кому просто было удобно, что я рядом и всегда со всем соглашаюсь. Но какое-то время мы с тобой не сможем общаться. Уверена, что это продлится недолго, и уже скоро мы снова станем добрыми знакомыми.
— Я очень на это надеюсь. И от всего сердца желаю тебе встретить самого потрясающего, самого невероятного мужчину на свете. Другой просто будет недостоин такой невероятной женщины, как ты, Фелисия.
— Встречу, куда я денусь, — оптимистично заключает сонорина Сольт и добавляет, посмеиваясь: — Но организовывать нашу свадьбу тебя точно не приглашу.
Более чем заслуженный и справедливый укол.
Мы говорим ещё немного, уже о Валаре, о котором я ей вкратце рассказываю, как и о том, что произошло сегодня днём.
— И бывают же такие мрази. Мне даже думать о нём неприятно, — брезгливо морщится Фелисия.
— А мне было страшно, — тихо подхватываю я. — Думать о нём, вспоминать… Осознание того, что он жив, удерживало меня в прошлом, заставляло испытывать страх снова и снова. А сейчас я чувствую невероятное облегчение и радость от того, что его больше нет. Наверное, я ужасная фея.
— Нет, ты просто напуганная, настрадавшаяся девочка, — мягко говорит она и касается моей руки.
А потом оборачивается, когда дверь открывается, и в палату заходят Ксанор с Мариселой и Оли. Вернее, входит Оли, держащая на руках Мариселу, и отлынивающий от обязанностей дяди Тёмный.
— Вас Ксан позвал? — спрашиваю у Фелисии, уже заранее зная ответ.
— Слёзно просил прилететь и помочь ему с малышкой.
— Не преувеличивай, — закатывает глаза высший. — У меня всё было под контролем.
Неловкость возвращается, когда мы с Оли обмениваемся приветствиями, но быстро проходит, и вскоре в палате воцаряется непринуждённая обстановка. Всё внимание сосредотачивается на Лите, что явно приводит в восторг мою малышку.
— О, ты ещё носишь колечко Ксана! — скользнув по моей руке взглядом, удивлённо восклицает Оли.
— И правда, — спохватываюсь я. — Мне уже давно следовало тебе его вернуть. — Снимаю кольцо и протягиваю его высшему.
— Оставь себе, Лен. — Ксанор прячет руки в карманы джинсов, не спеша забирать свой подарок. — Я кольца не ношу.
Оли фыркает:
— Ну ей-то оно тоже теперь без надобности, а тебе носить кольца никто не предлагает. Потом кому-нибудь подаришь, — и заговорщицки улыбается.
— Ксан, возьми, — это уже Фелисия.
Скорчив смешную гримасу, высший забирает у меня колечко, небрежно суёт его в карман.
— Приговорили вы, девочки, десятимиллионный эксклюзив валяться в бардачке моей машины.
— Но ровно лишь до того момента, пока ты всерьёз не надумаешь жениться, — вставляет Оли.
— Скорее, пока мой аэрокар не отправится на утилизацию, — цинично заявляет высший.
— Ксан, ты неисправимый! — Младшая Сольт легонько ударяет его в плечо.
— А зачем меня исправлять, если я и так идеальный и потрясающий? — продолжает он веселиться.
— Идеальный ты засранец — вот кто! — поправляет его Оли, и мы все дружно смеёмся.
Вскоре они уходят, оставляя меня с моей малышкой, каждая минута с которой доставляет мне столько радости, будто я только-только стала мамой.
— Осталось пережить твою операцию, моё сокровище, и тогда уже мама точно будет счастлива и спокойна.
В ответ Лита что-то беззаботно лопочет, играя со своей новой куклой — подарком Оли, а я смотрю на неё и улыбаюсь.
Гаранор приезжает глубоким вечером, уже после того, как я даю показания полицейским. Приезжает, чтобы забрать меня и спящую Мариселу к себе домой. В дом, который (теперь я в это уже точно поверила) вскоре станет и моим тоже.
Нашим маленьким (или, скорее, большим) оазисом счастья.
— Ты больше не участвуешь в выборах, — говорю ему после того, как меня минут пять обнимают, а потом ещё столько же, а может, больше, целуют, явно не желая отрываться от этого более чем приятного занятия.
— Решил, что мне сейчас это не нужно. — Тёмный прижимается губами к моей руке и переплетает наши пальцы. — А что нужно — так это хороший отдых.
Всё-таки он знает это слово.
— И ещё, наверное, отпуск.
И даже такое знает… Фантастика!
— На каком-нибудь необитаемом острове, — не догадываясь о моих мыслях, с улыбкой продолжает Хорос. — Только ты, я и наш ребёнок.
— Наш? — затаив дыхание, переспрашиваю я.
— Если уж Марисела называет меня папой, не вижу причин мне не называть её своей дочерью.
А вот сейчас я, кажется, расплачусь.
— Дине тоже отпуск не помешает, — горько вздыхаю, вспоминая о подруге, лежащей в соседней палате.
Завтра я обязательно её проведаю и не отстану от неё, пока не буду уверена, что Дина полностью выздоровела. Не только физически, но и морально.
— У неё ведь есть парень? Я столкнулся с ним в коридоре. Отправим их на какой-нибудь молодёжный курорт на месяц-другой. Да и в принципе придумаем, как помочь твоей студентке поскорее забыть о похищении.
— Ты знаешь, что ты замечательный? — шепчу ему, растроганная и окончательно им покорённая, а потом прижимаюсь к сильному, надёжному плечу. — Когда не строишь из себя грозного и сурового Тёмного.
