В такие моменты жизнь казалась ему невыносимой.
— Должен же я что-то выбрать! — воскликнул монарх. — А от тебя никогда не дождешься никакого дельного совета!
— Позвольте, я расскажу вам, сир, философскую притчу, — осклабился Вольтер.
— Лучше б ты мне бант помог выбрать, — сердито буркнул король и забрался в кресло с ногами. — Давай, рассказывай, я августейше слушаю. Только чтобы покороче и посмешнее.
— Жил-был на свете один человек, — сахарно начал философ, сопровождая свою речь изящными жестами, жеманными улыбочками и многозначительными взглядами.
Луи XV заранее ощутил приступ тошноты.
— Работал этот человек, — философ сделал придыхание, паузу, хитрый вид, а затем воскликнул, — сортировщиком апельсинов! — и уставился на короля, ожидая бурной истерической реакции на такую «неожиданность».
— Ха, ха, ха, — мрачно сказал король, и три раза хлопнул в ладоши. Это вся притча?
— Нет, — обиженно продолжил Вольтер, не оставляя, впрочем, надежды просветить Его Величество, — и чувствовал этот человек себя отвратительно! Просто ужасно! Так, что ему постоянно хотелось утопиться, повеситься, или, в крайнем случае, забыться пьяным сном…
— Должно быть, один из твоих студентов, — проворчал Луи, начав ковырять в носу, чтобы не заснуть во время сей поучительной басни.
Философ стоически сглотнул обиду, принял вид оскобленной добродетели и высоким надрывным голосом проповедника истины, которого толпа закидывает гнильем, продолжил:
— И этот человек пришел к философу, чтобы тот указал ему правильный путь, помог избавиться от ощущения несчастья…
— Дай-ка я угадаю, что это был за философ, — саркастически хихикнул Его Величество и игриво пихнул Вольтера ногой.
— Это был не я, — возмутился тот.
— Тогда откуда ты знаешь, что тот сортировщик апельсинов чувствовал себя так плохо и вообще ходил к философу? — король начал впадать в состояние тоскливой сварливости, этим обыкновенно заканчивались все его философские беседы с апостолом просвещения. За такое влияние на Его Величество придворные Вольтера терпеть не могли, мечтая сбагрить зануду какому-нибудь другому европейскому двору.
— Мне рассказывали другие философы, — замялся Вольтер.
— А почем ты знаешь, что они не врут? — Его Величество задал вопрос, что называется «не в бровь, а в глаз».
— Ну… Они же энциклопедисты! — возмутился светоч просвещения.
— И к ним ходят сортировщики апельсинов жаловаться на жизнь? Я им что, для этого выделяю деньги? Чтобы они день-деньской валяли дурака, слушая ерунду про мучения сортировщика апельсинов? Нет, это невозможно! всплеснул руками король. — Все, секвестр бюджета на содержание гуманитариев. Однозначно! А твоя басня становится занимательной, ну-ка давай дальше! Расскажи-ка мне, на что идут казенные деньги, — король оживился и уставился на Вольтера грозными очами.
— И философ стал расспрашивать сор… сор… простите, — Вольтер трясущимися руками схватил со столика стакан воды и выпил его тремя жадными глотками, — в горле, знаете ли, пересохло… Так вот… Он, этот; сор… сор…
— Сортировщик апельсинов? — уточнил Его Величество.
— Д… да, — закивал философ. — Он сказал: «День-деньской…», то есть он не так сказал. Он сказал: «Каждый день я смотрю, как катятся по наклонному желобу апельсины. Я должен раскладывать их в три ящика.
Маленькие в один, средние в другой, большие в третий». Философ ответил ему: «Чем же ты недоволен? У тебя прекрасная работа!
Ты можешь думать о чем угодно, занимаясь ею!». А сор… сор…
— Сортировщик апельсинов, — подсказал король.
— Д… да, — снова кивнул Вольтер, — сказал: «О! Но эта ужасная проблема выбора!».
Луи XV внимательно смотрел на философа, явно ожидая продолжения.
— О, эта ужасная проблема выбора! — повторил Вольтер, подавшись вперед и нервно хохотнул.
Король помрачнел, как туча.
— И ради этого я отказался от нового охотничьего домика?! — взревел он через пару секунд. — Ради этого я спустил эти деньги на создание этой… эн… эн… тьфу!
Чтобы завтра же ноги твоей не было в Версале! И в Академии! И всех этих эн… эн… Вон!
Сортировщики апельсинов, ящики, выбор!
Дессанж!
— Да, сир? — сияющий парикмахер моментально предстал перед Его Величеством.
— От тебя и то больше проку, — буркнул король. — Как ты думаешь, какой мне следует надеть бант?
— Позвольте узнать, сир, какой вы наденете камзол? — поклонился Дессанж.
— Небесно-голубой с бриллиантовыми пуговицами, — ответил Его Величество. — Я хочу произвести на Франсуазу такое, знаешь, светлое впечатление…
— А шляпа, сир? В какой вы будете шляпе? — поклонился еще раз Дессанж.
— В белой, конечно, с лебедиными перьями, — улыбнулся король. — А на ней большая бриллиантовая брошь…
— Последняя деталь, о сир, воротник вашего камзола, сир, белый, как и чулки? — парикмахер поклонился и изящно переступил ногами.
— Да, — кивнул Луи XV.
— Тогда вам следует надеть голубой бант с бриллиантово-жемчужной подвеской, о сир, — почтительно ответил Дессанж.
— Вот видишь? — Его Величество повернулся к трясущемуся, как осиновый лист, Вольтеру. — А ты приплел! Сортировщика апельсинов, энциклопедию… Пошел вон! Без пенсии! А ты, Дессанж, начинай готовить меня к балу. Я хочу, чтобы крошка Франсуаза увидела короля таким, каким и не мечтала увидеть!
— Да, сир, — поклонился парикмахер и взялся за щипцы.
— Сир! — придворный письмоносец, шевалье де Бодрикур, церемонным шагом приблизился к Людовику XV. — Вам письмо! От Ее Величества, императрицы Всероссийской!
Личное.
Последняя ремарка означала, что это одно из ежедневных писем, которыми перебрасывались европейские монархи. Будь письмо «дипломатическим» и государственной важности, его бы доставил специально обученный офицер.
— Давай, — король сгреб конверт с подноса, распечатал, лениво пробежал глазами по строкам и пару раз улыбнулся. — Угуугу, — кивал он головой. — Ах вот она как!
Ну, ладно…
Людовик прищурился и вдруг на королевских губах появилась нехорошая дрожащая усмешка.
— Вольтер! — окрикнул он пребывающего в прострации философа, который покидал королевский будуар в сопровождении двух дюжих лакеев. — Не все потеряно, наш дорогой зануда. Повелеваю тебе присутствовать на балу.
Философ встрепенулся, не веря своим ушам и бросился было целовать королевские ноги, но Людовик спрятал их под табурет.
Гвардия правильно поняла указание и быстренько очистила королевский будуар от благодарной философии.
