— Ниже, — требовательный шепот сподвиг его продолжить путешествие.
Он хотел этого также сильно, как и она. Вновь ощутить ее вкус на своих губах, почувствовать ее желание. Ее стремление отдаться ему.
Ненужная юбка смятым куском ткани приземлилась на пол. Шелковый треугольник был сорван со стройных ножек нетерпеливой мужской рукой. Его ноздри трепетали, когда язык коснулся средоточия страсти, а женское тело прогнулось, облегчая ему доступ.
Влажная. Влажная и горячая. Терпкая и до умопомрачения вкусная. Она кружила голову дорогим вином, будоражила кровь изысканным ароматом. Руслан тонул в нем.
Тамара изнывала и млела под его руками. И в то же время ей было мало. Мало всего — его кожи под ее ладонями, ее пальцев на своем теле, его губ и веса, вжимающего ее в мягкое покрывало.
— Рус… — с придыханием, надрывно, сквозь жажду в хриплом шепоте.
Она не могла больше ждать. Не хотела.
Пальчики, зарывшиеся в темные кудри, безжалостно потянули взъерошенные волосы. Девушка требовательно выгнулась, демонстрируя свои готовность, и Руслан послушался, целуя щеки и устраиваясь меж разведенных ног.
Она приняла его жадно, не давая медлить, подхлестнув одним резким движением, вобрала в себя целиком. Надаров зашипел, а Тамара издала победный крик, радуясь наполнению, которое требовала ее ненасытная суть. А Руслан растворялся в глубинах ее естества, с каждым толчком захлебываясь в водовороте страсти. Ее и своей. Их алчном переплетении. Тонул, признаваясь, что не только телом, но и сердцем с душой, всем, что есть в нем, принадлежит теперь этой девушке, случайно появившейся в его жизни, чтобы навсегда подчинить себе его волю и разум — играючи, стать для него единственной.
* * *
Вернувшись с ночного бдения, Святослав опустился на колени перед иконой в своей келье, ища успокоения для метущейся души. Что-то тревожило послушника, весь день билось в груди, лишая благодатной радости умиротворения.
— Господи…
Стенания страждущего устремились к небесам. Руки переплелись в мольбе, а голова склонилась, признавая бренность людских страстей.
Рясофор со всем возможным усердием гнал от себя искру сомнения, что загорелась сегодня в нем. Заклинал Всевышнего погасить ее, не дав разгореться в пожар. Упрашивал лишить себя любого соблазна — вольного или невольно, даровать уверенность благоизбранного, неподверженного греховным помыслам.
И пока губы будущего инока шевелились, произнося слова молитвы, на глазах у послушника стояли слезы — слезы искренне молящегося.
* * *
— Зачем? — спросил оперативник, перебирая рыжие прядки.
— Не нравится?
— Да, нет. Тебе идет, — признался мужчина, — но и раньше было хорошо.
— Всего лишь хорошо? — в ее вопросе сквозило неудовольствие, хотя указательный пальчик все также выписывал замысловатые узоры на его груди.
— Люблю блондинок, — ответил Надаров, поняв, что даже не покривил душой. Он на самом деле полюбил светленьких, когда встретил ее.
— Тогда тебе есть на что посмотреть, — хихикнула Мара и, перехватив его руку, потянула ее вниз — туда, где еще ощущалась влага от их единения.
— Чертовка, — хмыкнул Руслан, коснувшись пальцами мягких завитков.
— Против? — капризно протянула она.
— О, нет, — выдохнул он, принимая приглашение. — Совсем не против.
"Совсем не против" продолжалось до пяти утра с недолгими перерывами на дрему, сменяющимися новыми всплесками желания. Затем Тамара объявила, что ей пора собираться. Надаров возражал. Отпускать не хотелось, на Мара была тверда, не позволив сбить себя с намеченной цели. Девушка выставила парня из душа, закрывшись на замок. Укрылась за его дверью, чтобы одеться и, невзирая на просьбы, вызвала такси. Вместе с погасшим экраном мобильника Руслан сдался.
В шортах и майке он проводил ее до машины.
— Увидимся вечером? — спросил он, оторвавшись от нежных губ, к которым приник в прощальном поцелуе. Прозвучавшее в ответ "Нет" — выбило его из колеи.
— Занята? — непонятно как выдавил мужчина, пытаясь совладать с собственническим инстинктом, так некстати накрывшем его.
— Меня не будет в городе, — проинформировала его Тамара, нырнув в такси.
Ее "увидимся" утонуло в шуме двигателя тронувшегося с места автомобиля, и Надаров вдруг почувствовал себя обделенным, словно рычащее транспортное средство увозило от него нечто крайне важное и дорогое.
— Я буду ждать, — шепнул мужчина, сознавая, что предстоящее ожидание станет для него нестерпимой мукой.
Вадома ощущала себя выжатой, как лимон, соотнося собственные силы — как моральные, так и физические — с цедрой невезучего фрукта, заведшего тесное знакомство с соковыжималкой. Все, что от нее осталось за минувшие сутки — тоненькая желтая шкурка, лишенная наполнения из сочной мякоти.
Встревоженная девушка легонько коснулась лба спящей матери. Весь прошедший день Надье было плохо. Дважды пришлось вызывать скорую, экипаж которой, сбив давление, со спокойной совестью отправлялся восвояси. "Мы не в силах помочь гипертонику. Идите в больницу", — советовали врачи с псевдосочувственными гримасами на лицах, чем выводили Вадому из себя.
— Все хорошо, дае. Все будет хорошо, — прошептала дочь, погладив морщинистую руку, покоящуюся на груди поверх одеяла. Старая цыганка не отреагировала, наконец-то погрузившись в глубокий сон.
Тихонько прикрыв за собой дверь в зал, девушка прошла на кухню и зажгла конфорку. С привычным шипением газовое пламя занялось, и наполненный водой чайник занял положенное ему место. Чашка с блюдцем, снятые с сушилки и сиротливо ожидающие кипяток на столе, были забыты, когда молодая гадалка подошла к окну и устремила взор в рассветные сумерки.
На душе было пусто и тоскливо. В груди притаилось щемящее чувство, покалыванием напоминая о чем-то неизбежным. Вадома гнала его от себя, мечтая избавиться, но даже крепкая метла переживаний за мать не могла стравиться с цепкой хваткой въедливого волнения.
Глянув на часы, девушка поторопила время. За весь вчерашний день у нее не нашлось свободной минутки, чтобы позвонить, хотя загадочная клиентка не покидала мыслей. И сейчас, пока Надья отдыхает, Вадома хотела, втайне от матери, разузнать что-либо про девушку с запутанной судьбой, для того чтобы помочь ей разобраться, да и самой выкрутиться из того, во что оказалась втянута против воли. Неплохо бы было понять во что именно — желание с трудом выполнимое, но очень важное.
Пока секундная стрелка, лениво отсчитывая мгновенья, приближала допустимые для раннего звонка восемь часов, Вадома выпила две чашки крепкого горячего чая, съела сдобную булочку, щедро намазав ее клубничным вареньем, и теперь в задумчивости разглядывала узор из чаинок, осевших на фарфоровом дне. Бессмысленная и бессодержательная россыпь черных точек, такая же, как и ее собственная жизнь в данный момент. Стало совсем грустно.
