Я пытаюсь припомнить этих Чарлстонов и не могу, если род этот до сих пор принят в высшем обществе Лилата, то я ни с кем из них не встречалась и даже никогда не слышала.
— Сейчас род ведет не самое благопристойное существование, — продолжает Армандо, правильно оценив вопрос в моих глазах. — Нынешнее поколение вынуждено разрываться между необходимостью либо сохранить не принадлежащее им родовое имя с положенными привилегиями, либо во всеуслышание отречься от него, признав себя новым демоническим родом и позволив давней истории выйти наружу, так сказать, официально. Мальчики в роду неизменно наследовали кровь прародителя-инкуба — она сильна не меньше, чем кровь оборотней, — зато девочкам, подобно дочерям кланов ночных от человеческих женщин, не доставалось ничего компрометирующего. Их пытались максимально удачно выдать замуж… когда-то это удавалось, когда-то нет… и таким образом одна из девиц Чарлстон, леди Каролина, вошла в род Хэйл.
Я вздрагиваю, услышав это имя, бросаю взгляд на схему — на ту ее часть, что поднималась над именем мамы.
Леди Каролина Хэйл, в девичестве Чарлстон. Наша бабушка по материнской линии, женщина, которую мы с Эваном никогда не видели.
Родственники, которым нет до нас никакого дела. В отличие от стаи папы, они были где-то рядом, в Верхнем городе, уж всяко не далеко-далеко за стенами Лилата, отрезанные от нас расстоянием и защитой, однако они никогда не пытались нас разыскать, не пытались помочь, когда родители погибли. И я всегда радовалась втайне, что не слишком часто выхожу в свет, чтобы столкнуться в салоне или бальном зале с кем-то из Хэйлов. К тому же, сколь мне известно, Хэйлы не так родовиты и не так состоятельны, чтобы регулярно получать приглашения на светские мероприятия и иметь возможность посещать их.
— Благодаря вашей бабушке и вашей матери в вас, Рианн, течет и кровь демонов. Скорее всего, если бы ваш отец был обычным человеком, она никогда бы не дала о себе знать, как не ощущали ее присутствия ваши мать, бабушка и другие женщины рода Чарлстон, волею случая продолжившегося от инкуба. С высокой долей вероятности если бы вы решили соединить свою жизнь с одним инкубом, не суть важно, кем именно, не обремененного при том дружескими отношениями с двумя другими, то связка едва ли образовалась бы.
Но их было трое и двое из них любили меня, а я… я выбрала их, позволила волчице принять их… как и говорил Клеон…
«Выбирают только суккубы, право голоса в этом случае всегда за ней, не за ними».
— Вы же понимаете, о чем я говорю, Рианн? — Армандо улыбается мягко, ласково, словно врач, разговаривающий с маленьким, неразумным ребенком. — Инкубы это ощущают особенно остро, о том ваши супруги и упоминали в беседе — вы насыщаетесь энергией партнеров так же, как всякая чистокровная суккуба, хотя и наверняка в меньших количествах. Вам не стоит этого бояться или стесняться, это естественная потребность вашего организма, равно как и инстинктивное желание найти подходящих спутников, с которыми у вас образуется гармоничная связь, позволяющая каждой стороне взаимно брать и отдавать без вреда для себя, — Армандо поднимается с дивана, смотрит на меня сверху вниз. — Ваши мужья чувствуют, что вы питаетесь, но, похоже, не вполне понимают, как и почему это происходит. Вы можете рассказать им правду или не рассказывать ничего, решать вам. Но сами вы должны знать.
— А… а как же мой брат? — шепчу я потерянно.
— Из того, что я отметил для себя во время прошлого его визита к вам, могу сказать, что едва ли его коснулось наследие ваших предков. Как говорится, он оборотень до мозга костей. А теперь с вашего позволения я оставлю вас. Доброго дня, Рианн.
Армандо удаляется, и я даже не нахожу сил, чтобы проводить его. Я поглощена невероятным, удивительным этим открытием и, когда вернувшийся Байрон начинает расспрашивать меня, что случилось и почему я так задумчива, лишь отмахиваюсь, обещая рассказать все позже и всем троим сразу. Я больше не вру тем, кого люблю, и не скрываю от них правду, какой бы та ни была.
Вечером, когда все мои мужья собираются дома, домашние хлопоты улажены, а дети накормлены и спят, я зову инкубов в гостиную, показываю принесенный Армандо листок бумаги со схемой генеалогического древа и повторяю то, о чем лорд Абелардо поведал мне. Арсенио хмурится недовольно, явно не одобряя тайных изысканий отца, Байрон и Клеон переглядываются с удивлением не меньшим, чем испытала я днем. Мужчины по очереди просматривают схему, Арсенио ворчит, что папа при всей его страсти к исследованию непознанного слишком много себе позволяет. Я касаюсь успокаивающим жестом руки Арсенио.
— Я не держу зла на твоего отца, наоборот, я благодарна ему за проделанную огромную работу. Подумать только, выяснить столько подробностей о моих предках из Лилата, находясь при том в Лайвелли. Моя мама никогда не упоминала ни о чем подобном… не уверена даже, что она знала, — я вдруг ловлю себя на мысли, что мы с братом прожили в Лилате большую часть нашей жизни, однако никогда не пытались разузнать хоть что-то о своих корнях. Нам известно, что семья мамы отвернулась от нее, а стая папы осталась где-то за Эмирадой, и нам было довольно скупой этой, сухой информации. Мы так привыкли, что вся наша семья, вся наша стая — это родители да мы, что долгие годы нам казалось неправильным, кощунственным допускать в наш тесный кружок кого-то еще. Нам не нужны были все эти призрачные люди и нелюди, зовущиеся нашими родственниками, нам не было до них дела так же, как и им до нас.
— По крайней мере, это многое объясняет, в том числе твою… кхм, страстность, — Клеон усмехается столь недвусмысленно, что Байрон бросает на него укоризненный взгляд. — Да ладно тебе, плохо, что ли?
— Я и не утверждаю, что нехорошо, — откликается Байрон.
— Оно же не… — я оборачиваюсь к Байрону и Клеону, указываю на листок в руке Байрона. — Оно ничего не изменит… между нами?
— Нет, конечно, с чего ты взяла? — Арсенио обнимает меня со спины, прижимает к своей груди. — Но с папой я все равно поговорю.
— Не надо, пожалуйста, — прошу я. — Он хотел как лучше.
— Угу. Как обычно.
— Зато теперь нам известна правда.
— Весьма интригующая правда, — подхватывает Клеон, и по более чем выразительному взгляду его понимаю, что в ближайшие месяцы в спальне он вновь будет называть меня ненасытной волчицей, как уже бывало после рождения Патрика.
Но ныне меня это уже не пугает, не страшит и не вынуждает скрывать свои желания из опасения быть понятой превратно.
Я протягиваю руки и Байрон, отложив листок, берет меня за одну, а Клеон за другую. Я улыбаюсь своим мужьям, чувствуя надежное, ободряющее прикосновение каждого из них.
Они принадлежат мне, а я им..
Навеки.
