За полем располагались четыре строгих здания: шлакоблочное общежитие слева, огромная старая и уродливая церковь справа и еще два здоровенных дома между ними, в которых Люс угадала учебные корпуса.
Вот и все. Мир сузился до жалкого зрелища, открывшегося ее глазам.
Арриана незамедлительно свернула с дорожки и потащила Люс через поле на верхнюю скамейку мокрых деревянных трибун.
Сам вид стадиона в Довере буквально кричал о «будущих спортсменах из "Лиги плюща"»[1], так что Люс избегала там задерживаться. Но это пустое поле с проржавевшими, погнутыми воротами навевало совсем другие мысли, суть которых, впрочем, сложно было уловить. Три грифа-индейки кружили в вышине, и унылый ветер качал голые ветви дубов. Люс зарылась подбородком в ворот водолазки.
— Ита-а-ак, — протянула Арриана. — Теперь ты познакомилась с Рэнди.
— Я думала, его зовут Кэм.
— Не о нем речь, — торопливо пояснила Арриана. — Я имела в виду нашего нетрадиционно ориентированного приятеля. — Она резко мотнула головой в сторону кабинета, где они оставили уткнувшуюся в телевизор воспитательницу. — Ты как думаешь — это мужик или баба?
— Баба? — осторожно предположила Люс. — Это что, проверка?
Арриана ухмыльнулась.
— Первая из многих. И ты ее прошла. По крайней мере, я так думаю. Пол большей части преподавательского состава — предмет постоянных общешкольных споров. Не беспокойся, скоро привыкнешь.
Люс решила, что Арриана шутит — и если так, то шутит классно. Все вокруг так отличалось от Довера. В ее прежней школе напомаженные будущие сенаторы в зеленых галстучках грациозно фланировали по коридорам, а в воздухе стоял отчетливый запах денег.
Обычно доверские ребята бросали на Люс косые взгляды, словно предостерегая: «Только не замарай белые стены отпечатками своих пальцев». Она попыталась представить там Арриану: бездельничающую на трибунах, громко отпускающую едким тоном грубые шутки. Попробовала угадать, что могла бы подумать о ней Келли. В Довере не было никого, похожего на нее.
— Ладно, выкладывай, — велела Арриана, плюхнувшись на верхнюю скамейку и жестом предлагая Люс присоединиться. — Что ты такого натворила, чтобы сюда загреметь?
Тон ее был шутливым, но Люс пришлось срочно сесть. Нелепо, но она надеялась, что ей удастся пережить первый день в школе без того, чтобы прошлое подкралось и лишило ее тонкого налета спокойствия. Разумеется, одноклассники захотят узнать о ней.
Кровь стучала в висках. Так бывало всякий раз, когда она пыталась мысленно возвращаться в ту ночь. Она так и не избавилась от чувства вины за случившееся с Тревором, но еще изо всех сил пыталась не завязнуть в тенях, которые остались единственным напоминанием о произошедшем. Нечто темное и неописуемое, о чем она никогда и никому не сможет рассказать.
Ни за что — она как раз начала говорить Тревору о необычном присутствии, которое ощущала той ночью, об извивающихся тенях у них над головами, грозящих омрачить чудесный вечер. Разумеется, было уже слишком поздно. Тревора больше нет, его тело обожжено до неузнаваемости, а Люс… она… виновна?
Никто не знал о темных силуэтах, что иногда являлись ей во мраке. Они всегда приходили к ней. Это длилось уже так долго, что Люс не могла сообразить, когда увидела их впервые. Но точно помнила, когда осознала, что тени приходят не ко всем — или, точнее, не приходят ни к кому, кроме нее.
Когда ей исполнилось семь, семья отдыхала на острове Хилтон-Хед, и родители взяли ее покататься на лодке. Солнце клонилось к закату, когда тени начали клубиться над водой, и она обратилась к отцу.
— А что ты делаешь, когда они приходят, папа? — спросила она. — Почему ты не боишься чудовищ?
Чудовищ не бывает, заверили ее родители, но Люс продолжала настаивать, что поблизости есть нечто темное и зловещее. Это привело к нескольким посещениям семейного окулиста, к очкам, затем к проверкам слуха, когда она имела неосторожность описать сиплый свистящий шум, который порой производили тени — а затем и к психотерапии, и еще психотерапии, и наконец к прописанным ей нейролептикам.
Однако ничто их не прогнало.
Когда ей сравнялось четырнадцать, Люс отказалась принимать лекарства. Именно тогда они нашли доктора Сэнфорда и доверскую школу поблизости. Они прилетели в Нью-Гемпшир, и отец поехал на взятой напрокат машине по длинной извилистой дорожке к особняку на вершине холма, называющемуся Тенистые Ложбины. Они посадили Люс перед мужчиной в белом халате и спросили, мерещатся ли ей по-прежнему ее «видения». Ладони родителей взмокли от пота, когда они сжали ее руки, брови нахмурились от опасения, что с дочерью что-то неладно.
Никто не говорил Люс, что, если она не ответит доктору Сэнфорду так, как им всем бы хотелось, ей светит долго любоваться на Тенистые Ложбины. Когда она солгала и притворилась нормальной, ей позволили поступить в доверскую приготовительную и навещать психотерапевта лишь дважды в месяц.
Люс разрешили больше не принимать отвратительные таблетки, как только она начала делать вид, что теней не существует. Но она по-прежнему оставалась не властной над их появлениями. Ей был известен лишь приблизительный образ мест, где они приходили к ней в прошлом, — густые леса, темные воды, — и их она стала избегать любой ценой. Она знала только, что, когда они появляются, это обычно сопровождается ознобом под кожей, мерзким, ни на что не похожим ощущением.
Люс уселась верхом на одну из скамеек и сжала пальцами виски. Если она хочет пережить сегодняшний день, ей придется затолкать прошлое на задворки сознания. Казалось невыносимым даже самой копаться в воспоминаниях о той ночи, так что она ни при каких обстоятельствах не смогла бы озвучить все ужасные подробности какой-то чудной, безумной незнакомке.
Вместо ответа она воззрилась на Арриану, которая разлеглась на трибуне, щеголяя парой огромных темных очков, закрывающих большую часть лица. С уверенностью утверждать это было невозможно, но, видимо, она тоже уставилась на Люс, поскольку секунду спустя вскочила со скамейки и ухмыльнулась.
— Обрежь мне волосы, как у себя, — потребовала она.
— Что? — Люс задохнулась от удивления. — У тебя прекрасные волосы.
Она не преувеличила: у Аррианы были длинные густые локоны, которых столь отчаянно не хватало ей самой. Буйные черные кудри сверкали на солнце красноватым блеском. Люс заправляла волосы за уши, хотя они все равно выбивались и падали на лицо.
— Прекрасные-шмекрасные, — буркнула Арриана. — А у тебя зато сексапильные, дерзкие. И я так хочу.
— О, ладно, — согласилась Люс.
