— Это мой сон, а не твой, — возразил он, подходя ближе. Он двигался с неуловимой завораживающей грацией, удивительной для такого крупного человека. Она продолжала стоять на месте, в то время как он медленно обходил вокруг нее, окутывая жаром своего тела.
Это начинало жутко напоминать ее давешнюю встречу с Робертом. Разница лишь в том, что в Роберте её буквально всё отталкивало, тогда как этот незнакомец необъяснимым образом её притягивал. Ее соски сморщились, их отвердевшие кончики натянули тонкую ткань майки. Внизу живота зародилась пульсация, напоминая, как же давно у неё не было секса. Конечно, время от времени она пользовалась вибратором, но ничто не могло заменить ощущения сильного, твердого мужского тела, вонзающегося в неё.
С тех пор прошло уже пять лет, как во время дальних раскопок у неё закрутился роман. Мужчина был археологом, так же, как и она, но из Австралии, — большой, белокурый и крепкий. Они жадно набрасывались друг на друга все эти две недели, пока он там был. Но он и в близкое сравнение не шёл с человеком, который продолжал медленно кружить вокруг неё.
Обоняние дразнил его запах: смесь кожи, мужчины и какого-то пряного мыла или одеколона. Вдыхая его, она ощутила, что её лоно увлажнилось, потому что этот неповторимый, присущий только ему мужской аромат, вытаскивал откуда-то из её глубин давно погребённую женскую суть. Его дыхание едва ощутимой лаской коснулось ее шеи.
— Как тебя зовут?
Дрожь пронзила ее позвоночник, руки покрылись мурашками. Он был так близко, что его губы скользнули по краешку ее уха.
— Огюстина, — выдохнула она, шепот чуть слышно прошелестел в ночном воздухе. Его губы задели чувствительную кожу на её затылке, и она поняла, что он улыбнулся. Она пожалела, что не смогла увидеть этого. Ей почему-то казалось, что он не часто улыбался.
— Огюстина, — повторил он. В его произношении её имя звучало как-то необычно.
— А твоё имя? — Ей страшно хотелось, чтобы имя соответствовало этому незнакомцу из её сна.
— Рорик, сын Эвера и Хары. — Его зубы сомкнулись на мочке её уха, и он осторожно прикусил её.
Огюстина закрыла глаза, когда этот лёгкий укус рикошетом пронёсся по всему ее телу. Капли её сока скатились по внутренней стороне бедра, мышцы лона свело в первобытной пульсации. Груди болезненно набухли, отчаянно желая его прикосновений, бедра колебались сами собой. Ей было жарко до этого, но у внешнего зноя не было ничего общего в сравнении с тем внутренним пожаром, что теперь полыхал в ней. Огюстина облизала губы, сухие и запёкшиеся.
— Рорик. — Она позволила его имени соскользнуть со своих губ. Это было хорошее имя. Сильное. И оно подходило ему.
— Тебе не следует здесь находиться, малышка. — Он отступил назад и, обойдя вокруг, встал перед ней.
Малышка. Никто и никогда не называл её так, за всю её жизнь. Она была такого же роста, а порой даже выше, как большинство мужчин, которых знала. Но только не в сравнении с ним. Рорик был гораздо выше и крупнее её. Рядом с ним она действительно казалась себе, чуть ли не маленькой. И это её… возбуждало. Но, в то же время все эти внезапно возникшие ощущения смущали её.
Огюстина была не слишком сексуальной женщиной, — однако, рядом с этим незнакомцем это почему-то стало не так. Его присутствие выпускало наружу ту ее часть, что она держала взаперти почти всю свою жизнь. Она была Огюстиной Митчелл — уравновешенным учёным, способной постоять за себя как физически, так и морально, со всеми мужчинами на раскопках. Она не узнавала в себе такую Огюстину — женственную, чувственную.
Расправив плечи, она уставилась на него, не обращая внимания на то, что он выглядел еще больше с руками, сложенными на массивной груди. Его бицепсы были просто огромны. Однако, всю свою жизнь, она никогда не отступала ни перед кем, и не собиралась начинать с какого-то типа из своего сна.
— Почему мне не следует здесь быть? Это — мой сон.
Она почувствовала его недовольство, несмотря на то, что он не двинулся и не сделал ни единого жеста, выдающего его состояние. Этот человек был неимоверно сдержан.
— Для тебя не безопасно находиться рядом со мной.
Огюстина наблюдала, словно заворожённая, как его длинные, крупные пальцы выпрямились и сжались в кулаки. Она не боялась, что он причинит ей боль. Напротив, у нее было чувство, что у этого мужчины огромная выдержка, возможно даже, иногда чересчур.
— Почему это не безопасно? — Огюстина почти не узнавала мурлычущий, кокетливый тон собственного голоса.
Она шагнула к нему. Он не двинулся, даже когда она положила ладонь на середину его груди и почувствовала учащённые, тяжёлые глухие удары его сердца. Он не был столь безучастен, каким хотел казаться. Что-то толкнулось в ее живот, и она непроизвольно придвинулась ближе. Вне всякого сомнения, в неё упирался довольно внушительный возбуждённый член. Даже через несколько слоев одежды, разделяющей их, чувствовалось, какой он горячий.
— Я не хочу этого, — выдавил он сквозь стиснутые зубы. Его глаза потемнели, когда он наклонил голову.
— Тогда уходи. — Она провела пальцами по его ключице, прежде чем обследовать мощные мускулы его плеч. — Это всего лишь сон.
Он покачал головой, отчего его длинные волосы мазнули её по виску.
— Это — больше чем сон, Огюстина. И может быть, уже слишком поздно.
Прежде чем она успела спросить, что он имел в виду, он захватил ее рот своим. Относительно его губ она оказалась и права, и не права: они были твёрдыми, но и удивительно мягкими, в то же время. Его язык скользнул вдоль её сомкнутых губ, ища вход, и она с готовностью, охотно впустила его. Он проник внутрь, проведя языком по краю ее зубов, прежде чем исследовать глубину ее рта.
Рорик, казалось, высосал все дыхание из её тела, атакуя её рот. Она обняла его за шею, прижимаясь теснее. Где-то во время поцелуя он подхватил ладонями её попку, поворачивая к себе бёдрами так, что её холмик оказался прижатым к его вздыбленному члену.
Огюстина застонала и попыталась перевести дух, но это было невозможно. Ночь, небо, луна, оазис, — все исчезло. Ничего не существовало, кроме Рорика. Время остановилось, а поцелуй всё продолжался. Она так бы и оставалась всю жизнь, но он, наконец, оторвался. С трудом дыша, Огюстина смотрела на него снизу вверх. Его глаза стали совершенно черными, а лицо еще более жёстким, чем прежде.
Если бы она встретила его где-нибудь в темном переулке, то испугалась бы до смерти. Но здесь, в своём сне, она чувствовала себя в безопасности. К тому же, каким-то шестым чувством она понимала, что он никогда не причинил бы ей вреда. Не физически. Огюстина не сомневалась в своих инстинктах. Они не раз за эти годы спасали ей жизнь, и она слепо доверяла им.
