Мэри Гамильтон Нисбет влюбилась в Элджина с первого взгляда, когда он посетил их дом с визитом и был приглашен к чаю. Она, конечно же, слышала о нем и прежде, ведь они жили почти по соседству: обе семьи обитали на противоположных берегах узкого залива Фёрт в Шотландии. Нисбеты — в своем огромном поместье Арчерфилд, включавшем зеленую приморскую деревушку Дирлтон, а Элджин — в Брумхолле, расположенном в графстве Файф, где был занят постройкой нового особняка вместо довольно скромного старого дома, не так давно им самим разрушенного. Знакомые Мэри звали его Элджин. Томас Брюс, седьмой граф Элджин и одиннадцатый граф Кинкардин, не слыхал, чтобы к нему обращались по имени Томас с самого раннего детства, с того дня, когда он, пяти лет от роду, унаследовал свой титул.
Хотя Мэри была наслышана о многих подробностях его жизни, они с Элджином никогда прежде не встречались. В 1778 году, когда родилась Мэри, он учился в Харроу, Вестминстере и школе Святого Андрея. Когда она стала выезжать, бывая на всех балах в Эдинбурге, которые мог посещать и он, Элджин изучал право в Париже. Они могли встретиться при дворе: Мэри проводила много времени в Лондоне, на Гровенор-сквер, у своей бабушки, леди Роберт Мэннерс, и принимала участие во всех увеселениях и празднествах лондонского сезона. Матушка Элджина, леди Марта, была гувернанткой королевской внучки, принцессы Шарлотты, и Элджин не являлся незнакомцем ни для лондонского высшего общества, ни для королевской семьи. Но он редко бывал в метрополии. Когда сын закончил свои штудии во Франции, леди Марта выхлопотала ему поручение по военной части, юноша быстро продвинулся и скоро уже командовал собственным шотландским полком горцев, расквартированным в столице. Едва достигнув двадцати четырех лет, он был избран в палату лордов одним из шестнадцати пэров-представителей, а к двадцати девяти имел ранг подполковника в армии его величества. Эти многочисленные отличия привели к назначению его на дипломатическую службу. Таким был граф Элджин — прежде не знакомый Мэри, но давно известный ей по рассказам, — который одним морозным декабрьским днем, когда тысяча семьсот девяносто восьмой год умирал в холодной, промозглой зиме, навестил их дом и был приглашен к чаю.
Для Нисбетов его появление отнюдь не явилось неожиданным или удивительным. Мэри, двадцатилетняя девушка, единственная наследница обширных поместий, была очаровательна. Ее черные как смоль кудри, светло-карие глаза, грациозная, при некоторой приятной округлости, фигура привлекали взгляды многих. Ее нельзя было назвать редкостной красавицей или ангелом во плоти. Скорее, эта богатейшая из наследниц Шотландии имела здоровую и неотразимую внешность хорошенькой поселянки. Но помимо физической красоты она обладала тем даром, который ее родители — несколько им обеспокоенные — называли «искоркой». Они не склонны были одобрительно относиться к какому-либо проявлению легкомыслия со стороны молодых женщин. Их дочь была самоуверенна, но в присутствии посторонних вела себя по большей части скромно. Она не подавала ни малейших признаков тщеславия, но в мужском обществе подчас излишне кокетничала.
Миссис Нисбет наставляла дочь вести беседы в русле светских легких тем, которые лорд Элджин не смог бы счесть неподобающими для молодой леди, но Мэри проигнорировала ее увещевания. В поведении лорда Элджина было что-то такое, что заставило ее с первого момента его появления в их доме вести себя вольно. Еще звучали церемонные слова приветствий, шляпа и трость переходили в руки лакеев, а молодой человек и девушка, казалось, уже кружили друг подле друга, подобно двум молодым голодным хищникам над добычей. В данном случае каждый из них казался добычей для другого. Мэри заметила тревогу и неодобрение в материнских глазах, но ей до этого не было дела. В последние восемнадцать месяцев за ней ухаживали многие мужчины — и все они были вполне желательной партией для нее, но каждый был насквозь предсказуем. Ни один из них не будоражил ее, хоть о существовании подобного чувства она знала не по опыту, а из прочитанных романов и любовной поэзии. Она не хотела быть глупо романтичной, скорее разборчивой. Разве можно, прочитав о великих страстях, обуревавших героев, не мечтать испытать их в своей жизни? Мэри знала, что ей предстоит замужество — респектабельное, приличное замужество. Но разве такой брак не может быть окрашен чуточкой страсти, о которой ей рассказали любимые писатели?
И вот появляется Элджин. Во взгляде, которым он окидывает ее с ног до головы, Мэри видит интерес и вздрагивает, когда их глаза встречаются. Когда молодых людей представляют друг другу, Элджин подает девушке руку и, не сводя с нее внимательных глаз, произносит только одно слово: «Восхищен». Но это слово и тон, каким оно было сказано, говорят ей все.
— Как случилось, что вы пошли в дипломатическую службу? — поинтересовалась у гостя ее мать, разливая чай, хотя всей Шотландии давно была известна эта история.
Но матушка Мэри придерживалась того мнения, что гостю должна быть предоставлена возможность вволю похвастаться.
— После того как я произнес свою первую речь в палате лордов, мистер Питт пригласил меня к обеду.
— Обед у премьер-министра, бог ты мой! А вы к тому же были так молоды. Воображаю, как вы волновались, не правда ли, Мэри?
— И вам удалось подавить волнение, мистер Элджин? — лукаво спросила девушка, игнорируя предостерегающий взгляд матери.
Элджин улыбнулся ее вопросу, но свой ответ обратил к миссис Нисбет.
— Я всего лишь оказался нужным человеком в нужный момент, леди Нисбет. Мистер Питт отчаянно нуждался в ком-нибудь, кого мог бы послать в Вену для заключения союза с императором Леопольдом Вторым. Уже через двадцать четыре часа я был назначен чрезвычайным послом и находился на пути в Вену. В течение целого года я сопровождал императора в путешествии по Италии. Но когда он скончался, боюсь, мне пришлось признаться себе, что я не сумел убедить его полюбить Британию.
— Будем надеяться, что в будущем ваши усилия в области любви будут более удачными, — вставила Мэри.
Она знала, что ведет себя по меньшей мере рискованно, но если графа Элджина могут шокировать пикантные дерзости молодой девушки, то этот человек не для нее. Она, конечно, рисковала раздосадовать своих родителей, но ведь Мэри — их единственное обожаемое чадо, и что им остается, как не простить ее, продолжая обожать? Что она теряет?
— Моя дочь шутит, лорд Элджин, — строго сказала миссис Нисбет. — Мэри на всю Шотландию прославилась своими шуточками.
— Очаровательное качество, миссис Нисбет. Я высоко ценю в людях чувство юмора.
