Он ни к чему ее не принуждал. Два года ухаживал так робко и деликатно, словно она была хрупким цветком, готовым сломаться от малейшего ветра. Два года ждал. И Дея сдалась. Оттаяла сердцем. Отогрелась в его руках. Приняла своим мужем.
А потом появился Ноэль. Для нее это стало маленьким чудом. Таким же естественным и необъяснимым, как звезды, что по ночам сияют на небе.
Только потеряв Бертрана, единственного человека, который о ней заботился, Дея поняла, что обязана ему всем, что имеет. Всем, что было хорошего в ее жизни.
Ее сердце сдавили горе и скорбь.
Вот уже два года она бережно хранит память о муже. Но сегодня ее впервые поцеловал другой мужчина. Поцеловал грубо, зло, не скрывая своего отношения к ней. Она должна ненавидеть его за это! Должна! Тем более что он косвенно виноват во всем, что случилось.
Она прикоснулась к своим губам, невольно вспоминая вкус этого поцелуя. И почувствовала, как внутри разливается странный жар.
Взгляд затуманился, ноги задрожали.
Она потрясла головой, прогоняя внезапную слабость.
Что с ней такое? Он ее чем-то околдовал?
Дея не знала и не хотела этого знать. Но на могиле Бертрана она поклялась, что ни один мужчина в мире не коснется ее. Ни один не снимет с нее вдовье платье.
Теперь она собиралась сдержать свою клятву.
* * *
Йеванна не оказалось внизу. Дея заглянула в гостиную, в столовую, где на столе стоял одинокий бокал и пустая бутылка из-под вина.
Подумав, она прошла в кухню. Там тоже никого не было.
На миг ее охватила робкая надежда: а вдруг он ушел? Понял сам, что их брак — безумие, и ушел?
Но скрип входной двери и тихое чертыханье, сказанное знакомым простуженным голосом, подсказали, что он еще здесь.
Она вышла в прихожую, как раз в тот момент, когда Йеванн переступил порог и закрыл за собою дверь. Он постукивал сапогом о сапог, чтобы сбить снег. На его плечах, поверх песцового меха, серебрились снежинки. В руках темнел лошадиный стек.
Почувствовав ее появление, он вскинул голову и криво усмехнулся:
— Снегопад.
Но его глаза не смеялись. Они оставались холодными и цепкими.
А еще от него разило вином.
Дея глянула на куски снега, что уже начинали превращаться в грязные лужи.
— Я скажу Катарине прибрать здесь, — произнесла, стараясь скрыть неприязнь.
И уже развернулась, собираясь уйти, как он ее остановил:
— Позже. Сейчас нам нужно поговорить.
Это были ее слова! Это она должна была их сказать! Но испугалась. Да, испугалась, едва встретилась с его взглядом.
Так легко быть храброй, сидя в своей комнате. А здесь, рядом с этим мужчиной, вся ее храбрость куда-то исчезла. Остался лишь неприятный комок внутри, а еще страх.
Страх перед тем, кто сильнее. В ее глазах Йеванн Райс был стихией, которую она не могла контролировать.
Мысленно помолившись, Дея повернулась к нему.
— Я тоже хотела поговорить с вами, — ее голос немного дрожал. — Но сейчас не лучшее время.
— Да? — он снял перчатки и двинулся на нее. — Это почему же?
— Вы… вы пьяны! — ахнула Дея, когда он качнулся.
— О да, — уголок его губ саркастически дернулся вниз, — вас это смущает, моя прелестная вдовушка?
Он окинул ее странным взглядом, от которого у Деи по спине побежал холодок. Смесь разочарования, сожаления и презрения.
— Скажите, сколько мужчин задирали эти скромные юбки?
— Что? — она задохнулась от его слов. — Да кто вам дал право так…
Он грубо оборвал ее:
— Напомнить? Юридически я ваш муж последних два года. И раз вы так щедро дарили свою любовь зеленщику и мяснику, то почему бы не подарить ее мне?
Отступать было некуда. За спиной только стена, да еще вход в столовую.
Дея машинально шагнула через порог, лишь бы увеличить расстояние между ними.
Йеванн не торопился. Он понимал: она никуда не сбежит. Но ее страх возбуждал в нем охотничьи инстинкты. Ее паника пробуждала в нем хищника. Ее отступление — желание гнать добычу. И он наслаждался моментом.
Шаг за шагом он двигался на нее, и шаг за шагом она отступала. Пока, наконец, не уперлась поясницей в стол.
Ее черные глаза распахнулись во всю ширь. Она поняла, что оказалась в ловушке.
— Садитесь, — фыркнул Йеванн, указывая на кресло. — Я не собираюсь насиловать вас прямо здесь.
— Вы… Вы ужасный человек! — выдохнула она, вкладывая в голос всю ярость и ненависть. — Я вас ненавижу!
— О, да, — он ухмыльнулся, глядя на ее сжатые кулачки. — Я сам себя ненавижу. Но это никак не относится к нашему делу.
Расстегнув плащ, он бросил его на спинку кресла, уселся с хозяйским видом и закинул ногу на ногу.
— Итак, — смерил ее внимательным взглядом, — вы хотите стоять? Что ж, стойте. Так даже интереснее. Я представлю, что вы непослушная горничная, которую следует наказать.
И демонстративно положил на колени стек.
Бледные щеки Деи вспыхнули ярким румянцем. Колени подломились, и она буквально свалилась в соседнее кресло.
— Чего вы добиваетесь?!
Этот мужчина издевался над ней. Зачем она только вообще спустилась? Хотела поговорить? С ним? Наивно надеялась, что он ее будет слушать?
Вместо ответа, он бросил на стол пачку бумаг. Дея узнала свои долговые расписки и векселя.
Она дернулась, инстинктивно желая схватить их и спрятать, но большая ладонь полудемона припечатала стопку к столу.
— Где вы это взяли? — прошептала Дея, не сводя глаз с бумаг.
— Скажем так, я решил навестить домовладельца, а заодно пройтись по местным лавкам. И узнал о вас много чего интересного.
— Собирали сплетни? — она горько усмехнулась.
Едва стало известно о ее плачевном положении, как на Дею буквально посыпались непристойные предложения. Зеленщик предлагал ей капусту за поцелуй, мясник пытался зажать в углу, а мистер Доббс сказал, что забудет про долг и вообще про арендную плату, если она будет с ним милой и покладистой.
А вот их жены готовы были растерзать ее в клочья.
Еще недавно они приходили к ней с пирогами, уговаривали снять вдовье платье и выйти в свет, не закапывать себя раньше времени. Она шила для них панталоны и нижние юбки, брала за свою работу копейки и считала этих женщин своими подругами.
Но едва попросила в долг — и они перестали ходить к ней в гости, а на улице отворачивались и старательно делали вид, что вообще не знакомы.
А два дня назад Дея случайно услышала, как жена молочника называет ее попрошайкой.
Такой душевной боли она давно не испытывала. И вот сейчас этот мужчина собирался ее добить.
Глава 4
Йеванн разглядывал на девушку, что сидела перед ним. Поникшая, с застывшим в глазах отчаянием.
Ее глаза преследовали его даже во сне. Две черные звезды на тонком, словно высеченном на камее, лице.
Как долго он пытался забыться? Вырвать этот образ из памяти? Сколько женщин побывало в его постели, прежде чем он понял, что незнакомка с бледным лицом проросла в его душу?
Темные маги не женятся на светлых, не влюбляются в них, не вступают в интимные связи. Но он хотел эту женщину, хотел до боли, до ломоты во всем теле. И сам не понимал, что с ним творится.
Его желания — противоестественны. Но они есть и от них никуда не деться.
Почти каждую ночь она снилась ему.
Боль от раны в груди, ледяная вода, в которой лежит его тело, холод и тьма…
Безвременье и пустота…
А потом резкий толчок. Жар, что охватывает каждый сустав, каждое нервное окончание.
Золотая петля, что захлестнула душу в последний момент. Вырвала из желанной тьмы, вернула в мир света, привязала крепким узлом к бренному телу…
Он помнил момент, как почувствовал рядом с собой чье-то присутствие. А еще почувствовал вернувшуюся боль и понял, что жив.
Сил открыть глаза не было, но он все же сумел разлепить покрытые морской солью ресницы и увидеть ее. Ангела с золотой короной на голове. Услышать ее нежный голос. Почувствовать исцеляющее прикосновение рук…
