У заднего фасада здания обнаруживаем бригаду рабочих, занимающихся уборкой разбитых стекол и монтажом новых. Несколько окон первого этажа выбито, на земле валяются осколки, что приводит всю нашу троицу в недоумение.
– Эй, мужики, что тут произошло? – подзывает рабочих Женя, но, когда они подходят, не удается ничего выяснить, так как польским мы совершенно не владеем, и вроде есть похожие и понятные слова, а в итоге только «пше» да «прше» слышим.
– Профессор Вежбицки, – подаю я голос. – Где его можно найти? Позвонить? – знаками показываю, как прикладываю к уху трубку.
В ответ стекольщики только пожимают плечами. И это понятно. Откуда они знают, кто здесь главный врач. Растерянно осматриваемся по сторонам, решая, что делать. И тут замечаем, что к нам торопливо подходит невысокий крепко сбитый мужчина, полностью лысый и в круглых очках. Типичный врач, на нем даже зеленый халат надет.
– Прошу, пани, – говорит он подобострастно и улыбается, открывая ряд ровных белоснежных зубов. Скорее всего, вставных. Мне почему-то не нравится его фальшивая улыбка. – Я профессор Вежбицки, Томаш. Извините за опоздание.
Продолжая извиняться, он проводит нас через служебный вход в пустое помещение клиники, рассказывая о том, что буквально накануне ночью воры проникли в здание, разбили стекла, похитили оборудование. Пришлось эвакуировать персонал. И если бы мы приехали раньше, то застали бы пожарных, полицию и прочие службы.
– Сейчас уже всё спокойно, – успокаивает он нас на почти чистом русском, галантно провожая в свой кабинет по пустому коридору. Ничего примечательного я не замечаю. Больница как больница. Стерильно, слегка пахнет медикаментами. В оформлении преобладает бело-зелено-коричневая гамма. Даже присутствуют огромные пальмы, как и у нас, неизменные спутники медицинских учреждений. Кабинет профессора тоже не поражает чем-то необычным. Он роскошный, обставлен со вкусом, но безликий.
Усадив меня на белый кожаный диван, профессор обращается к Жене и Косте:
– Мы можем остаться с пациенткой наедине?
Когда парни уходят, найдя просьбу приемлемой, Вежбицки садится напротив меня на стул, обтянутый белой кожей, но не берет никаких папок. Руки его пусты, и он складывает их в замок.
– Пани Злата, видел сканы вашей карты. Рад, что вы к нам обратились.
– Я тоже, – киваю я, стараясь не расплываться в улыбке. Вообще-то это не составляет труда, как как присутствие этого стареющего доктора держит меня в напряжении. Есть в нем что-то хитрое, оценивающий взгляд бегает по всему телу, по лицу, но не с мужским пристрастием, а словно пытаясь найти изъян и уничтожить его. Взгляд Вежбицки похож на лазерный луч, и нет никакой возможности довериться такому человеку, а ведь доктор должен располагать к себе. А этот похож на хитрого лиса.
– Должен сказать, что хотел бы видеть вас раньше. Затянули вы с приездом. Но, как говорит ваша русская пословица: лучше поздно, чем никогда.
Это звучит зловеще, или я слишком драматизирую?
– Вы так хорошо говорите по-русски, – перевожу я тему. – Были в России?
– Работал несколько лет. Русский и польский похожи.
– Не сказала бы. Мы пытались выяснить у стекольщиков, что случилось, но ничего не поняли.
– Будем надеяться, что спустя пару дней вы станете лучше понимать наш персонал. Сделаем так: можем прямо сейчас поехать в «Возрождение», только в отель за вещами заедем.
– А мы разве не в «Возрождении»?
– Нет, пани Злата, это наша приемная. Вы же понимаете, секретность обязывает. – Профессор приторно улыбается, глаза лукаво поблескивают. Он похож на маленького ребенка, которому не терпится разболтать секрет. – Вы слышали о замке Ксёнж?
– Простите, но нет.
– О, это старейший замок Польши, с древней богатой историей. Кто им только ни владел, кто только ни обустраивал, а уж разрушить хотелось многим. Вам обязательно нужно о нем узнать.
– И для чего?
– Слышали, как говорят: хочешь что-то спрятать, спрячь это на видном месте? В Ксёнже толпы туристов почти каждый день, ежегодно приезжают лошадники на аукцион – в замке несколько отличных конюшен. Но комнат в нем столько, что реставрировать можно годами. Поэтому никто не был против, что наш медицинский центр оккупировал несколько, а вернее, западное крыло, а также подземные галереи. Когда будете читать о Ксёнже, очень удивитесь, откуда они там взялись. Там планировал размещаться сам Адольф Гитлер. Под землей собирались прятать промышленные предприятия. Но Гитлер, как известно, своего не добился, ну а мы приобрели его наследие.
– Это очень интересно и немного странно, – не удерживаюсь я от откровенной реакции. – Больница вместо промышленных заводов нацистов… Но разве замок не принадлежит государству?
– Принадлежит. Но если ты в родстве с последней владелицей, то можешь претендовать на несколько помещений.
– Это вы? – удивленно спрашиваю я.
– Да, пани Злата. Не буду утомлять вас подробностями генеалогического древа, а предлагаю отправляться в путь.
– Вот так сразу? Но я хотела подумать, изучить документы, пообщаться…
– По дороге прекрасно и пообщаемся. А ваши мужчины пока изучат договора медицинского обслуживания.
Профессор так уверен в моем согласии и настойчив, что я даже не знаю, стоит ли спорить. Пытаюсь рассуждать, как неизлечимо больная Злата, приехавшая с надеждой на спасение. Наверняка она тотчас бы уцепилась за этот последний шанс и отправилась бы с Вежбицки на лечение, но, естественно, в сопровождении мужа и брата.
Других вариантов не нахожу, поэтому приходится согласиться.
Честно говоря, не испытывай я интуитивную подозрительность к Вежбицки, он бы мне понравился своей самоуверенностью, целеустремленностью, быстротой реакции, галантностью. Много ли найдется врачей, готовых бегать вокруг больницы в поисках пациента, а потом лично отвозить их в больницу? Или всё решают деньги?
События развиваются слишком быстро. После идиллического отдыха в отеле мы вдруг попадаем в лапы незнакомого профессора, вынужденные довериться ему и ехать всё дальше от Вроцлава, а уж Россия, кажется, и вовсе не существует. Самое странное во всем этом, что я начинаю привыкать к новой жизни, совершенно не скучая по будням в Питере.
Что же я буду делать, когда вернусь обратно? Наверное, умру от тоски. Но только после бабушки. С ужасом осознаю, что только она и составляет смысл моего существования, ради нее держусь. Вот только проблема в том, что у бабушки прогрессирующий Альцгеймер, и она меня зачастую не узнает. Несколько раз пыталась звонить ей в дом престарелых, но отвечала медсестра, что значит, бабушка снова не в себе.
Куда уходит человек, когда его личность постепенно уничтожает это страшное заболевание? Порой я спрашиваю себя, почему мне так не везет. Мать, отец, бабушка, а остальные родственники по неясным мне причинам с нами отношения не поддерживают. Непостижимым образом осталась одна на белом свете.
– Как вы себя чувствуете, пани Злата? – спрашивает внимательный профессор, видимо, заметив, как мысли причиняют мне боль, и я чуть не плачу от жалости к себе.
– Немного болит голова.
– Скоро уже приедем. Сейчас приоткрою окно. Чувствуете, какой свежий воздух? Это уже территория Ксёнжа – скалы и древние леса, которые его окружают. Вы всё это обязательно увидите.
Леса темнеют по бокам от гладкой дороги, а впереди виднеется парковая зона, в сторону которой и от нее двигаются туристические автобусы. Но мы сворачиваем направо и пробираемся по окружной лесной дороге. Сплошная конспирация. Иногда раздается трель мобильного телефона, и Вежбицки разговаривает с невидимым собеседником – резко, отрывисто, как командир с рядовым. И хоть профессор обещал, что начну понимать польский, ничего подобного не происходит.
Мне уже любопытно посмотреть на старинный замок. Честно сказать, завораживает перспектива провести там какое-то время. Однако мне крайне необходимо обговорить с Женей и Костей резкое изменение планов. И у нас случается такой разговор, когда автомобиль, тихо шурша колесами об опавшую хвою, останавливается возле контрольно-пропускного пункта и ворот, а Вежбицки выходит поболтать с охранниками.
