И вот шёл себе однажды Марсель домой. Ну да, поздновато уже было, смеркалось, и вообще матушка его ещё в обед с запиской к отцу Оноре отправила — мол, не откажите отобедать у нас в воскресенье. Марсель записку честь по чести отдал, получил от священника заверения в том, что он непременно прибудет, а потом на улицу вышел — и голову заворотил. Птицы собирались в стаи и летели в далёкие края, и пролетали над Сюр-Эксом тоже, и такой огромной стаи Марсель не видел никогда. Тёмное облако закрыло небо над городской площадью, и крик стоял такой, что немногочисленные по дневному времени прохожие просто разбежались. А Марсель принялся считать птиц, шутка ли — только накануне его отец Оноре похвалил, что до ста досчитал без единой запинки, надо ж тренироваться! Правда, птицы всё время двигались, и поэтому на третьем десятке он сбился. И подумал ещё — вот бы улететь с ними вместе и посмотреть разные другие земли!
— А ты кто таков и что тут забыл? — услышал вдруг Марсель над самым ухом.
Мальчишка чуть старше него самого смотрел нагло и был невероятно чумаз — Марселя бы матушка, явись он домой в таком виде, на порог бы не пустила прежде, чем он в трёх водах отмокнет. И одежда у него тоже была самая неказистая — в доме госпожи Марты так и слуги не одевались, и у соседей — тоже. Рубаха грязная, воротник весь засален, штаны с круткой рваные, и зашить, наверное, некому. И босой. Ну да Марсель сам любил ходить босым до зимы, ну их, эти башмаки, только пальцы давят почем зря.
— Сам-то ты кто? — начал было Марсель, но к мальчишке подошли приятели — выглядевшие ничуть не лучше.
И тут Марсель догадался оглянуться — эк куда его занесло-то! На самую окраину городка, где приличные-то люди и не селились! Рассказывали, что воры и разбойники точно так же состоят в своей гильдии, как оружейники, гончары или портные, и если кто-то проштрафился — то гильдия строго спросит, но и стоят за своих — горой. В общем, нарываться было опасно.
Чумазые мальчишки принялись его тыкать в бока и спрашивать — а есть ли деньги, а если нету — то пусть он пойдёт, возьмёт деньги дома и им принесёт, и это будет выкуп, всё честно, потому что нельзя ходить по их улице без разрешения.
В целом Марсель даже был с ними согласен — потому что на их улице тоже чужаков не любили и прогоняли, он сам по малолетству пока не очень-то в таких делах участвовал, а братец Симон — так вполне. Но денег не было, и как их просить — он не представлял.
— А пусть крест отдаст, ему дома новый купят, — придумал один из нападавших.
Крест Марсель отдавать не хотел и не собирался — ещё чего удумали! Крест был серебряный, и Марсель носил его, сколько себя помнил. И когда один из мальчишек уже было взялся за шнурок и хотел порвать его, Марсель вспомнил про собак и о том, как он по науке господина Ансельма их пугал. Зажмурился, призвал немного силы, а потом как глянет на заводилу, и на тех, кто рядом стоял!
Как они разбежались врассыпную, кто бы только мог подумать! Даже собаки и то не улепётывали от Марселя с такой скоростью, а только припадали к земле и начинали жалобно скулить — не бей, мол, нас, мы хорошие. Мальчишки же дунули по улице, только свист стоял — все, кроме одного, того, который крест снять предложил.
— Простите великодушно, господин маг, не признали, — шляпу свою драную с головы снял и поклонился. — Ходите нашей улицей, сколько хотите, господин маг, — и тоже дал стрекача.
А Марсель помчался, что есть мочи, в другую сторону — домой.
Господину Ансельму он рассказал об этом случае на следующий же день. Тот похвалил Марселя, что не растерялся, но строго добавил — таких историй нужно по возможности избегать. Нечего показывать свою силу кому попало, люди этого не любят. И не любят тех, кого они боятся, а Марсель именно что напугал.
С тех пор городские мальчишки обходили его десятой дорогой. У него и так не сказать, чтобы было много друзей, а теперь и вовсе не осталось тех, кто был готов с ним играть. Марсель пожаловался на это обстоятельство господину Ансельму — но тот только усмехнулся и сказал — привыкай, это навсегда. Таких, сказал, как ты или я, всегда боятся, и очень мало кто готов с нами дружить. Или любить, добавил он со вздохом.
— Но ведь матушка меня любит? — не понял Марсель.
— На то она и матушка, — улыбнулся наставник. — Как ей тебя не любить? А вот друзей у тебя будет мало — если вовсе будут. Мало кто настолько бесстрашен, чтобы быть рядом с человеком, умеющим призвать силы смерти.
Так и стало — Марсель рос одиночкой. Соседские мальчишки дружили, ссорились, мирились и заводили какие-то совместные мальчишечьи дела, но Марселя в те дела не звали и не брали, если он приходил сам. И прямо говорили — не будем водиться с колдовским отродьем.
— Ну какое же я колдовское отродье? — недоумевал Марсель в доме наставника. — Я ж самый обыкновенный!
— Ты слышишь такие силы, о каких они и мечтать не будут никогда, — усмехался господин Ансельм. — Ты уже сейчас можешь и напугать, и остановить, и проклясть — легонечко, но ощутимо. Поэтому — привыкай.
Этот разговор состоялся, когда Марселю уже сравнялось девять лет. Он бойко читал всё, что ему предлагал отец Оноре, считал длину и стоимость отрезов сукна ничуть не хуже старшего братца, разве что писал, как курица лапой, но добрый священник говорил — ничего, дело наживное, научишься.
А в доме господина Ансельма он читал кое-какие трактаты о магии, и теперь уже понимал, что его силы — это не собак напугать, это больше и мощнее. Если выучится, конечно.
Выходило так — Марсель не был ни стихийником, ни менталистом, ни целителем, ни боевым магом — но при помощи сил теневой стороны мира мог сделать почти что угодно. Победить врага, согреть или заморозить воду, приостановить процессы увядания, разложения и гниения, снять боль. Всё это стоило ему намного больших усилий, чем стихийнику — призвать огонь или воду, целителю — залечить царапину, менталисту — убедить в своей правоте. Но — иногда, как говорил господин Ансельм, всё это стоит затраченных усилий. И нужно понять — стоит ли, в каждый сомнительный момент.
И ещё были его специфические умения. Напугать — это было первое, чему он осознанно выучился. Прятаться — всегда умел, а господин Ансельм научил использовать теневые ходы для того, чтобы быстро перемещаться из одного места в другое. Находить предметы и даже людей — по их уникальным особенностям, то есть — по запаху, по дыханию, по звуку, по оставшемуся на предмете отпечатку. Поставить непреодолимый барьер — какой сможет снять далеко не всякий маг-неспециалист. Хорошо владеющий огнём сможет — усмехнулся господин Ансельм, когда показывал эту штуку.
И, конечно же, сделать живое — неживым. Сначала тренировались на траве и букашках. Затем — на кустах побольше, потом — на мышах и крысах. Нянька Тереза радовалась — ни одной мыши и ни одной крысы в доме, красота! Однажды Марселю случилось призвать смерть к едва дышавшей бездомной собаке, которую покусала местная стая. Вроде бы так можно было поступать и с людьми, но об этом Марсель не задумывался. Врагов у него не было, хоть его и звали по-прежнему колдовским отродьем, и убивать было некого.
И ещё господин Ансельм много говорил о том, что они не повелевают смертью, нет. Они — договариваются. Они знают тот язык, на котором нужно говорить, чтобы их услышали. Смерть неодолима… почти всегда, и только глупец возьмётся с ней спорить или ей приказывать, потому что она этого так не оставит. Мы, говорил наставник, просим и отдаём ей свою силу. А те, кто просит просто так, или, того хуже, требует — могут и жизнь отдать.
Про жизнь тоже было строго. И у простых людей, не-магов, наложить на себя руки — грех, а таким, как Марсель, этого делать и вовсе ни при каких обстоятельствах не следует. Потому что сколько отмерено тебе — то и твоё, и не человеку о том знать, и Смерть возьмёт тебя, когда пожелает, сама, и это — тоже часть договора. Как бы плохо ни было — самому нельзя. И просить других, чтоб прервали твою жизнь — тоже нельзя. Зато убить тебя в итоге будет невероятно трудно.
