— Эверли. Подожди.
Ох. Я узнала этот «мое королевство, мои крестьяне» тон. Он принадлежал одной из подруг Хартли. Девушке, которая, скорее всего, станет королевой бала.
Вчера Королева бала выложила около тысячи фотографий ее и Питера с подписью «Лучший парень на свете!». Мне захотелось отбелить глаза и почистить мозги наждачной бумагой.
Питер пошел дальше, и ему не составило труда предать огласке их отношения. Удивительно.
Вздохнув, я повернулась.
— Да?
КБ стояла рядом с Питером, прижавшись спиной к шкафчикам. Темная коса свисала через одно плечо, а кокетливое платье облегало ее фигуру в форме песочных часов. Желтые ленты крест-накрест спускались по ее слегка загорелым икрам, к балеткам.
Мой бывший парень бросил на меня неприязненный взгляд, после чего стал очень быстро запихивать книги в свой рюкзак.
«Не обращай внимания». То, как он обращался со мной, доказывало, чего он стоит, а не я.
КБ набралась храбрости, прежде чем пересечь расстояние, внимательно осмотрела меня и скорчила гримасу, как будто заметила что-то неприятное. Неважно. Ее мнение ничего для меня не значило. Совсем ничего.
Поглаживая свою косу, она сказала:
— Сегодня вечером у меня будет вечеринка со снукболлом [1]. Передай это Хартли… даже если она будет настаивать, чтобы ты пошла с ней. Ты же приучена не пачкать в доме?
Я слышала о снукболле и очень хотела поиграть. Участники пинали мяч по надутому бильярдному столу, загоняя другие шары в одну из четырех угловых луз. Как бильярд на стероидах, с людьми в роли кия.
Я любила игры, спорт и головоломки. Вообще-то, я любила выигрывать. Ажиотаж! Кайф! Но поскольку была непопулярной, никто никогда не хотел играть со мной.
В любом случае, никто не захочет со мной играть у КБ.
И тут же мое волнение утихло.
— Прием. — КБ щелкнула пальцами перед моим лицом. — Есть кто-нибудь дома?
Я оскалилась, заставив ее ахнуть.
— Не нужно намекать на то, что я собака — это не оскорбительно. Собаки всегда очаровательны. — Собаки любили меня. Если любовь расшифровывалась как «Давайте Устроим Жестокий Конец, Черт Возьми».
Иногда мне казалось, что они чувствуют, что со мной что-то не так.
Неужели со мной и вправду что-то не так?
— Неважно. Ты передашь ей или нет? — потребовала КБ.
— Я могу передать или не передать Хартли сообщение. — Оставалось надеяться, что я раздражаю КБ так же сильно, как мистер Вонг раздражал меня. — Ты не узнаешь, пока мы приедем или не приедем к тебе домой. — Хартли любила вечеринки, и да, она будет настаивать на моем присутствии, как и предсказывала КБ. У меня не было сил отказываться, потому что я любила делать свою близняшку счастливой. — Если я приду, то не буду мочиться на твой ковер… больше пары десятков раз. Наверное.
Она нахмурилась и пробормотала:
— Мой парень под запретом. Подойдешь к нему, и я заставлю тебя пожалеть об этом.
— О, нет. Только не это. Что угодно, но не это. — Я притворно вздохнула. Зачем было предупреждать, если только она не знала о моем летнем романе? И как моя сестра терпела эту девушку? Как она видит лучшее в других, в то время как я замечаю только их недостатки?
Как будто мой день и так не был достаточно плохим, Питер подошел к нам, весь такой надменный и превосходный, и закинул руку на плечи КБ. Он был на дюйм выше меня, с волосами цвета темного меда, загорелой кожей и карими глазами, обрамленными короткими ресницами. Он был так же красив, как и всегда.
Однажды он сказал мне: «Когда ты входишь в комнату, я вижу только тебя.»
В моей голове зазвенели тревожные колокольчики… «слишком сладко, слишком отрепетировано». Хотя я сомневалась в его искренности, но проигнорировала свои инстинкты. В конце концов, я пострадала из-за своей глупости, мое сердце получило эмоциональный удар.
— Ты готова, детка? — спросил ее Питер.
Детка?!
— Оу, — сказала я певучим голосом. — Обычное ласковое обращение к твоей обычной девушке. Как очаровательно. — Как бы я ни презирала то, как он со мной обращался, я не могла сожалеть о тех эмоциональных шрамах, которые он оставил после себя. Они сделали меня сильнее.
Он бросил на меня взгляд, отражавший смесь гнева, растерянности и… тоски? Хотел ли он меня по-прежнему? Было бы неправильно надеяться, что да… чтобы я могла посмотреть, как он задыхается от страданий?
— Лучше детка, чем ошибка, — сказала КБ, ухмыляясь.
Я сжала зубы, изо всех сил стараясь сохранить нейтральное выражение лица. Любой намек на уязвимость заставил бы ее ударить.
— Наслаждайтесь моими грязными комплиментами… и соболезнованиями. — Я послала счастливой паре воздушный поцелуй, а затем пошла прочь, высоко подняв голову и расправив плечи.
Я услышала ее возмущенное шипение. Сделал ли взгляд Питера то же самое? Мне показалось, что я почувствовала его жар.
Я свернула за угол, потом еще за один. Толпа в коридоре поредела, открывая путь к сестре. Мой мир встал на свои места, и я усмехнулась.
Одетая в розовое облегающее платье, которое она сшила сама, Хартли стояла перед нашим шкафчиком и пыталась ввести код. (У нас было все общее, но разный вкус на парней).
Два спортсмена проскочили мимо нее, толкая друг друга локтями в грудь. Более высокий из них… симпатичный и мускулистый, с темно-коричневой кожей… окликнул ее:
— Эй, Хартли. Привет.
Его бледный, рыжеволосый друг подшучивал над его неловкостью.
Хартли улыбнулась и помахала рукой.
— Привет, Томас. Ты хорошо поработал с докладом. Я узнала так много нового!
Томас… высокий… выпятил грудь, как будто только что завоевал мир.
Еще один день, еще один влюбленный парень. Все ясно. Хартли видела в людях не только лучшее. Она всегда поддерживала и никогда не осуждала.
Неудивительно, что она была моим спасательным кругом.
Мы были двумя половинками одного целого, но не напоминали сестер, тем более близнецов. Ее волосы были черными, а мои — серебристо-белыми. Ее глаза были голубыми, а мои — серыми. Ее безупречная кожа имела золотистый оттенок; я была призрачно бледной, с россыпью веснушек на носу. Она была невысокой и с формами, я — высокой и стройной.
Наши характеры так же сильно отличались. Она была слаще сахара. А я… нет.
Однажды я подслушала разговор мамы и Николаса. Она сравнила нас с временами года. Хартли — это лето, теплое и гостеприимное. Другие могут греться в ее свете, а потом уходить с улыбкой. Эверли — это зима, холодная и целеустремленная. Она веселая, но в то же время коварная. Разбуди ее ярость и пострадаешь.
Я согласилась с этим. Если кто-то навредит моей семье, я взорвусь.
Я подошла к Хартли и принялась вводить код. Используя наш секретный язык-близнецов, неанглийский, я сказала:
— Иснописнять зиснабиснылисна киснод? — «Опять забыла код?»
Мы ставили и-с-н перед гласными, по одной на слог. До сих пор никто не расшифровал наши слова.
Она ответила:
— Иснеслисни тисны исноткрисноиснешь иснэтисну диснуриснацкиснуисню штиснукисну, киснак киснонсиснервниснуисню биснанкисну, писнослисне тисногисно, киснак исня биснориснолиснась с нисним циснелиснуисню виснечнисность…
Щелчок. Замок открылся, и дверца распахнулась.
Я смеялась, переводя. «Если ты откроешь эту дурацкую штуку, как консервную банку, после того, как я боролась с ним целую вечность…»
— Мнисне хисночиснетсисня крисничиснать, — закончила она, смеясь. «Мне хочется кричать».
Она потянулась за книгами, но замерла и вздрогнула. Боль застлала ее глаза, а губы напряглись.
Моя грудь сжалась.
— Опять головная боль? — Примерно в то время, когда я начала видеть Ангела в зеркалах, у Хартли начались мигрени.
Я следила за временем и интенсивностью боли. Последний приступ был настолько сильным, что она дергала себя за волосы и билась головой о стену.
— Не такая сильная, как другие. — Она улыбнулась и стукнула меня в плечо. — Писножисналиснуйстисна, нисне биснесписнокиснойсисня иснобисно мнисне. — «Пожалуйста, не беспокойся обо мне.»
