короля. Они наверняка считали, что после гибели Некулая на теле Симона появится печать наследника. По закону трон должен был перейти к нему.
Но, к сожалению для них (и для меня тоже), Ниаксия отличалась непредсказуемостью.
Думаю, все двести лет эти придурки считали, что печать вообще не появится. Представляю, как их затрясло, когда я предъявил свою отметину и затем вызвал их в Сивринаж. Каково преклонять колени перед обращенным рабом, над которым они издевались семьдесят лет?
Они вовсе не собирались приносить мне клятву верности. Я это знал.
Мартас не двинулся с места.
– Не могу, – буркнул он.
Но по залу не прокатились возгласы удивления, не поднялся ропот. Нет. Толпа молчала. Поведение Мартаса никого не удивило.
– Мой брат принесет клятву верности только законному королю Дома ночи, и я тоже, – сказал Мартас. – Ты не король.
Его губы вновь скривились в усмешке.
– Я видел, как ты осквернил себя, и не преклоню перед тобой колен. И ни перед кем, кто стоит у трона рядом с кроверожденным принцем.
«Осквернил себя».
Вот какое слово выбрал Мартас. Это было сделано с оттенком изящества. Вельможа ссылался на несуществующий свод нравственных правил, словно все происходившее в минувшие годы было моим выбором и словно он не являлся одним из тех, кто мне всячески мешал.
Я неторопливо кивнул, обдумывая услышанное, – и улыбнулся Мартасу. Улыбка была совершенно искренней. Даже если бы и хотел, я бы не смог ее подавить.
Меня охватила жажда крови, нарастающая с каждым ударом сердца.
Мартас этим не ограничился, а, наоборот, заговорил быстрее, тыча рукой в сторону постамента:
– По-твоему, ты освободил нас от хиажей? А я вижу шлюху Винсента, сидящую рядом с твоим троном.
Его взгляд скользнул над моим плечом и уткнулся в Орайю. Этот взгляд был мне знаком. Ненависть и голод, желание и отвращение – все смешалось в нем воедино.
– Если хочешь совокупляться с ней – дело твое, – прорычал мне Мартас. – Но посмотри на нее. Она ничуть не пострадала. Ни царапинки. Все, что тебе нужно, – это рот и дырка между ног. С какой стати беречь остальное?
Я перестал улыбаться.
Меня уже не забавляла игра с ришанским вельможей.
До этого момента я держал ситуацию под контролем, полагаясь на разум и расчет. Теперь рассудок уступил место импульсивным порывам.
– Ценю твою честность, – спокойно ответил я. – И честность Симона.
Я спрыгнул с постамента, подошел к Мартасу и обхватил ладонями его лицо. Он выглядел почти так же, как двести лет назад.
Возможно, вампирам несвойственно меняться.
Но с тех пор как Ниаксия восстановила силу ришанских наследников, я осознавал перемену в своих ощущениях. Что-то изменилось во мне и в момент гибели Некулая. Однако тогда мне удалось эту силу подавить, сделать ее управляемой и не привлекающей внимания. После финального поединка моя магия вновь стала безудержной, словно дар Ниаксии открыл внутри меня новый источник.
И до чего же приятно проявить эту магию в полной мере!
Так я и сделал.
Обращение к Астерису одновременно вызывало ликование и истощало тело. Казалось, через меня, не щадя внутренностей, прорывается необузданная сила звезд.
Та же необузданная сила прорвалась и через тело Мартаса.
Пространство зала сделалось ослепительно-белым, потом невыразимо черным, после чего вернулось в прежнее состояние, но все стало до противного резким и выпуклым.
Меня окутало теплом. В тишине послышался глухой удар, и мертвое, искалеченное тело Мартаса рухнуло на пол, запутавшись в шелковых одеяниях.
Недавний свет померк. Потрясенные нобили молчали. На лицах застыло недоумение. Я держал в руках голову Мартаса. Мертвое лицо выражало замешательство. Мне это выражение понравилось. При жизни Мартаса я ни разу не видел, чтобы он испытывал смятение.
Стоявшие поблизости спешно попятились, не желая запачкаться в черной крови, льющейся по мраморному полу. Не было ни вскриков, ни паники. Вампиры, включая знать, давно привыкли к кровопролитию. Они не испугались, но были обескуражены.
Возможно, я поступил неразумно, убив брата самого могущественного вельможи.
Но сейчас мне было все равно: я не ощущал ничего, кроме удовлетворения. Я не был создан для всей этой придворной чепухи с прихотливыми нарядами, балами и политикой. Но вот убийства? Создан ли я для них?
Убивать я умел. Особенно тех, кто это заслужил.
Я обернулся. Зачем – сам не знаю, я не раздумывал.
Меня поразило выражение лица Орайи.
Оно светилось довольством. Кровожадным довольством.
Впервые за эти недели в ее глазах не было стремления воевать со мной. Клянусь богиней, я чуть не заплакал.
«Вот и она», – подумал я.
Орайя видела меня насквозь. Мои одежда и поведение – не в счет. Я буквально слышал ее слова: «Вот и он».
Я вновь поднялся на постамент и, повернувшись к знати, тихо и весомо произнес:
– Я – король ночерожденных. Думаете, я стану искать вашего уважения? Оно мне не нужно. Достаточно страха. Склонитесь передо мной.
Я разжал пальцы. Голова Мартаса с хлюпаньем упала на пол и покатилась к телу. Мартас как будто простерся ниц у моих ног. Очень кстати.
Нобили взирали на меня. Мир затаил дыхание.
Я и сам затаил дыхание, изо всех сил стараясь скрыть это.
Мне было предельно ясно, что я ступил на узкую тропку. Вампиры уважали жестокость, но только проявляемую теми, кого считали равными себе. Меня они таковым не считали. Возможно, я вообще не стану для них ровней.
Если склониться откажутся один или двое, с ними я совладаю. Несмотря на печать наследника, мне требовалась верность моей знати, особенно если я хочу выбраться из-под контроля кроверожденных. Но если откажутся все…
Двери с лязгом распахнулись, пронзив тишину, как лезвие меча пронзает тело.
В проеме стоял Вейл.
Айксовы титьки! Я и подумать не мог, что буду так ему рад, и с трудом удержался от вздоха облегчения.
Он оглядел зал: меня, собравшихся, советников, окровавленное тело Мартаса – и вмиг понял, в какую ситуацию попал.
Вейл направился прямо к трону. Он шел так быстро, что его длинные темные волосы шлейфом взлетали за ним. Толпа расступилась. Следом за Вейлом шла какая-то женщина, но через несколько шагов остановилась, рассматривая тронный зал круглыми от любопытства глазами. Ее вьющиеся каштановые волосы были собраны на макушке.
– Приветствую моего короля, – подойдя к постаменту, произнес Вейл. – Прошу меня простить за опоздание.
Он проворно опустился на колено – на глазах у всех, прямо перед лужей крови Мартаса.
– Мой король.
Его голос гремел под сводами тронного зала. Вейл прекрасно знал, что делает, и стремился донести это до каждого присутствующего.
– Ты можешь рассчитывать на мой меч, мою кровь
