Она оставила клинок на покрывале и, захватив вещи, направилась в душ. Мари включила воду и посмотрела на свое отражение в зеркале. Спутанные волосы, темные круги под глазами и бледная кожа. Она тяжело вздохнула, стянула с себя одежду и встала под теплые струи. Журчание воды успокоило. Оно унесло мрачные мысли, смыло усталость. Марилли с удовольствием подставила лицо под горячий поток, совершенно позабыв о времени. Было так хорошо и спокойно.
После она долго сидела на кровати, распутывая и расчесывая волосы. Стоило немного поспать, но она знала, что как только закроет глаза, станет еще хуже. Оставаться одной взаперти было также невмоготу.
Мари спустилась вниз и с интересом осматривала их временное убежище. За порядком в доме следили. Об этом говорил почти полный холодильник еды, свежие цветы и отсутствие пыли. Она взяла из вазы яблоко, задумчиво покрутила в руках и вернула на место. Есть не хотелось. В горле стоял ком после всего пережитого.
Гаррета она нашла в гостиной. Просторная комната выходила окнами в сад. Пол был устлан тканым ковром с изысканным орнаментом и длинным мягким ворсом, что ступив на него, Мари почувствовала себя так, будто парит на облаке. Бежевые стены с золотыми узорами сочетались с обивкой резных кресел, цветом ковра и мебели. Дорогие ткани, мореный дуб, темный орех. В приоткрытое окно тянуло прохладой. Пахло дождем. Звуки ночи разливались незримыми нитями: шепот ветра струился между листвой.
Гаррет стоял у камина и задумчиво крутил в руках коробок спичек. Он вытащил одну и зажег. Пламя лизнуло тонкую лучину, и Гаррет бросил ее в камин. Огонь вспыхнул, подняв сноп искр и, разгоревшись, разбавил полумрак теплым сиянием и мерцанием бликов на позолоченных узорах.
Она украдкой наблюдала за ним. Волосы, всегда стянутые черным шнурком, были рассыпаны по обнаженным плечам. Он, похоже, не замечал ее присутствия. Неслышно ступая по мягкому ковру, Мари подошла ближе. Сомнения метались в ее голове, как мотыльки в лампаде. О чем он думает? О чем молчит?
Гаррет повернулся и с улыбкой посмотрел на нее.
— Тебе нужно поспать, — он протянул руку и коснулся ее волос.
Мари млела от каждого его прикосновения. Ему стоило только посмотреть, а она уже ощущала дрожь в коленях.
— Сомневаюсь, что получится уснуть, — на миг перед ее внутренним взором мелькнули оскаленные морды берсерков. Она вздрогнула и покачала головой.
— Понимаю, — Гаррет отошел и устало опустился на диван.
— Расскажешь, что тебя гложет? — осторожно спросила Мари.
— Не о чем рассказывать. Та, кому я доверял, использовала меня в своей игре и не удосужилась даже объяснить правила, — он провел руками по лицу и тяжело вздохнул. — Я был слепым и доверчивым идиотом, из-за чего все оказались в опасности.
Она присела рядом и осторожно прикоснулась к его плечу.
— Ты ни в чем не виноват, и ты не мог знать всего, — робко произнесла Мари.
— Я должен был знать! Мне стоило быть внимательным! Семь веков Братство набирало силы, строило планы.
В глубине его глаз читалась грусть. Печаль человека, который совершил много ошибок и считающего, что никогда не сможет их исправить. Почему так трудно подобрать слова? В решающий момент все фразы теряют смысл, а мысли разбегаются, точно круги на воде.
— Перестань корить себя. Теперь уже ничего не изменишь, но я верю, что мы обязательно справимся.
Он был так близко. Чувствуя, как бешено бьется сердце, Мари медленно провела кончиками пальцев по его скулам, подбородку, широким плечам, коснулась груди. После того поцелуя Гаррет отдалился, и она искренне не понимала почему. Молчание повисло в воздухе.
Натянутая невидимой струной тишина дрогнула. Хриплый, пробирающий до дрожи шепот — такой тихий, что можно ослышаться:
— Мари...
Она приложила палец к губам Гаррета и перехватила взгляд, в котором хотелось утонуть. Дикий, яростный, но нежный.
Он подхватил ее и усадил к себе на колени. Губы коснулись губ — и сердце сжалось в груди. Марилли даже вообразить не могла, что Гаррет имеет такую власть над ней. Он покрывал поцелуями ее шею, грудь, плечи, а она выгибалась ему навстречу. Каждое его касание было требовательным, но в тоже время нежным, и заставляло трепетать. Оно сочетало в себе животную страсть с трогательной обходительностью, и это кружило голову похлеще любого наркотика.
Поцелуи. Медленные и долгие, горячие и сильные. Казалось, что сердце пропускает удары. Хотелось еще. Хотелось больше. Отброшенная в сторону одежда больше не стесняла движений. Внутри все горело, она жадно хватала ртом воздух. Они безраздельно принадлежали друг другу. Танец мерцающих огненных искр в камине завораживал, они возносились вверх и таяли, возрождаясь к жизни вновь и вновь.
— 27 —
Сентябрь, 2010 год
Базель-Штадт. Беттинген
«Волею своей, силой и честью, знанием и всеми помыслами, я клянусь не причинять человеку вреда ни деяниями своими, ни бездействием, и защищать от силы, что воплощается в магию...»
Клятва, как заезженная пластинка, крутилась у Алекса в голове. Заканчивая обучение, каждый инквизитор приносит обет. Так было заведено изначально.
Впервые восстав против заклинателей, чьи разрушительные войны сметали целые города, инквизиторы гибли, не в силах противостоять им. Но среди магов нашлись те, кому оказались небезразличны людские жизни. Лоренцио Айштар — глава могущественной и некогда процветающей династии, приложил руку к становлению Ордена. Он создал сыворотку и ввел ее достойным воинам. Особое зелье наделяло людей обостренной чувствительностью и неуязвимостью к заклятиям. Они поклялись Лоренцио служить человечеству, оберегать его от проявления магии и от тех, кто с ее помощью вредит людям.
Отец рассказывал ему об этом, как и о том, что Редмонды ведут свою родословную с истоков Ордена. Они были одними из первых, кто получили от Лоренцио дар, и передавали его из поколения в поколение, в то время как другие лишь путем переливания крови. Прямых потомков тех, кому была введена сыворотка, почти не осталось. Аластар всегда учил его честности, преданности и идеалам Ордена. Отец был для Алекса примером для подражания, и с детских лет мало что изменилось. Весть о том, что он подчинился вероломному преступнику, устроившему резню на празднике, а до этого в доме короля, не могла быть правдивой. У Аластара наверняка имелись свои мотивы, и он знал, что делает.
Пребывание в вынужденном укрытии сводило Алекса с ума, как и незнание того, что происходит за пределами особняка. Масла в огонь подливал и Маккивер. Гаррет говорил о продажности Ордена и о многом другом, пятнающем честь Аластара. Алексу было плевать, какие счеты у проклятого с инквизицией. Он верил отцу.
