— Вот поэтому и Светозар не жалеючи трон свой тебе отдал, — улыбнулся Златослав, — ты, Василисушка, о себе заботясь, невидимой рукой обо всех заботишься. У нас ведь как считается, лес рядом, река, прокормятся, авось не помрут. А помрут, так бабы других нарожают. Велика ли ценность жизни человеческой? Четверть пены ей цена.
— Ну, если в человека ничего не вкладывать, — почесала я затылок, — так может и четверть пены. А ежели ты шилг в нее вложишь, стало быть шилг жизнь стоить будет. Человек, как лавка купеческая. Коли не вложил ничего, так она и не нужна никому. А чем больше денег и сил в лавку вкладываешь, тем и ценность ее быстрее растет, но тем она больше денег и приносит. Вон набрала я мальчишек по пене кричалки кричать, а теперь у меня есть те, кому я по две пены плачу, потому что они кричалки сами придумывают. Да такие, что ко мне народ валом валит. Стало быть…
— Стало быть рука невидимая сработала, — кивнул Златослав, — хотели мальчишки себе помочь, так и тебе помогли.
Разговор такие мы теперь часто вели. Сначала вдвоем, потом дядька Никамор и даже тетка Арешка к нам присоединились. Им-то купцам потомственным все понятно было. Коли хочешь богатым быть, так сначала свое что-то отдать надо. Товар закупить, в лавку вложиться. А пока свое не отдал, другим не помог, не придет к тебе богатство.
А через несколько дней, ответ от Великого князя пришел. Рады, мол, то сын наш блудный решил домой вернуться. Ждем-пождем, дождаться не можем.
К Великому князю мы собирались больше, чем дядька Никамор в очередное полугодовое путешествие. Пришлось и платье приличествующее княжне купить, и украшения. Хорошо, что на голову кокошник никакой цеплять не нужно. Нет в этом мире кокошников и все женщины с непокрытой головой ходят. Кроме монашек.
Златославу новую рясу купили. Они-то тоже, оказывается разные есть. И такие в которых мой недомуж ходит, и такие на которых каменьев больше, чем на платье моем роскошном.
И вот стояли мы с недомужем нарядные, друг на друга смотрели. А платья-то у обоих от камней тяжеленные, килограмм по пять весили не меньше. А еще спину надо держать ровно и улыбаться. А как улыбаться-то, если на одежду у нас почти целая лавка ушла? Да мне от этого тошно становилось. И уже ни к какому князю идти не хотелось.
А Златослав улыбался счастливо:
— Василисушка, родная моя, ты такая красивая! Вот станешь Великой княгиней, и нарекут тебя в народе Прекрасной.
— У украдет меня Кощей Бессмертный, — фыркнула я, — будешь искать меня по лесам и полям…
— Ну, уж нет! Хватит. Я уже набегался, наискался. Ни Кощей Бессмертный (*есть такой демон оказывается), ни любой другой демон больше тебя никогда не получат. Моя ты, никому тебя не отдам, — заявил Златослав и так меня прижал, что каменья проклятые в тело впились до боли.
Пришлось срочно платье снимать. Проверять, на месте ли обереги. Чуть на встречу не опоздали…
Княжий дворец, как и положено, был роскошный. А я смотрела всю эту роскошь, и у меня в голове счетчик щелкал. Очень богат Великий князь. Я такую сумму за всю жизнь не заработаю. А если и заработаю, то не успею дворец построить. Тут несколько поколений требуется, и чтобы в одном направлении думали. А то у нас как, родители в деревне, дети в город едут, в городе устраиваются. Их дети снова куда-то едут, в новом месте богатства копят. А вот если бы все в одном доме жили, то за три поколения гораздо большего бы добились, чем когда каждый сам по себе.
Великий князь и княгиня встретили нас прямо на высоком крыльце, тем самым честь оказывая. Да только по протоколу все равно не вышло. Разрыдалась княгиня и на шею сыну кинулась. И то, столько лет не виделись они. Великий князь тоже подошел, да жену с сыном обнял. А я стояла рядом столбом, как чужая.
Хорошо что святой отец со своими женами тут же на крыльцо нас встречать вышли.
— Очень рад, Василиса, видеть тебя, — хмыкнул он, — наслышан и про лавку твою, и про «Вестник купеческий». Вот о «хазетле» я с тобой побольше пообщаться хотел. Как же так вышло у тебя, что все «хазетлы» одной рукой написаны? Да еще и один в один?
— Газеты, — поправила я, — я их и не пишу, святой отец. Я их печатаю. Рассказывал мне отец о книгопечатании, но я решила на газетах потренироваться. Завтра уже третий номер выйдет, — не переминула похвастаться я.
— Знаю, — кивнул он, — все купил. Очень уж любопытно, Василиса, а что можешь ты на этих «хазетлах» написать?
— Все что угодно, — рассмеялась я, уже понимая, куда клонит святой отец, — хоть купеческие новости, хоть жития святых и наставления святого отца прихожанам.
Святой отец довольно улыбнулся:
— Ты зайди-ка ко мне завтра в главный храм. Ежели мы через хазетлу сможем слово божье людям нести. То и нам нужен «Святой вестник»
— Газету, — тяжело вздохнула я, понимая, что быть газете хазетлой, раз уж молва народная так ее обозвала. — хорошо, святой отец, приду.
Пока мы делами занимались, недосвекровь и недосвекр наконец-то от сына оторвались. А он хитрован, меня вперед себя выставил:
— Матушка, вот познакомься, Василисушка моя…
— Василиса, девочка, — разрыдалась по второму кругу княгиня и ко мне обниматься кинулась. А я стою и не знаю чего делать-то? Как-то никогда еще не приходилось мне со свекровями будущими знакомиться. Только со свекром. А он на меня не вешался и слезами не поливал. Да меня даже мама так никогда не встречала. Не принято у нас было целоваться-обниматься.
Когда княгиня наобнималась и наревелась вволю, повели нас, как водится, угощениями угощаться. Столы от яств ломились, на блюдах я не только целых поросят с яблоком во рту увидела, но и настоящего лебедя. Прямо в перьях. И еще одну птичку, которая глухарь называется.
Расселись мы по местам. Великий князь, как водится, во главе стола. Княгиня по правую руку, Златослав по левую, а я рядом с ним. А мне же любопытно. Аж свербит. Я недомужа в бок локтем пихнула и вопрос задала:
— Это что чучела посреди стола стоят? Для красоты?
— Ну, что ты, невестушка, — отозвался Великий князь, — как же можно. Это птица особенная, с заморскими пряностями запеченная, а кожа с перьями сохранена искусно и на готовую птичку натянута. Все послы на такую диковинку любуются, да по княжествам, да царствам заморским весть разносят, какое чудо у нас имеется.
Я головой-то замотала, соглашаясь, а сама думала, что тоже бы всем рассказывала, да еще и у виска крутила бы. Это же надо додуматься, жаренного лебедя в перья одеть. Как его есть-то? С перьями и сырой кожей, или снять сначала? Но Великому князю я это, конечно, не сказала. Улыбнулась вежливо, и в Златослава сильнее вцепилась. Мол, спасай недомуж, не знаю, что в ответ сказать папашке твоему.
А Златослав улыбкой сверкнул, подмигнул мне, да и завел разговор о деле, за которым мы к Великому князю и приехали. И ведь как ловко получилось, нарочно не придумаешь.
— Жаренными птицами перед остальными княжествами хвастать не велика заслуга. Вот если бы ты, отец, как ситайцы, товары диковинные по всему миру продавал, или чем другим полезным прославился.
Великий князь нахмурился:
— Пушнина у нас знатная, пеньку на канаты продаем. Многим наше княжество славно. Ты и сам, сын мой, знаешь.
— Пушниной да пенькой, — зевнул Златослав, — еще твой дед хвастал. Неужто за столько лет ничего нового не появилось?
Тут Велики князь гневаться изволил. Ноздри раздувать. Не знаю до чего бы все это дошло, но я не утерпела:
— Простите, Великий князь, — склонила слегка голову, — а зачем мы сырье продаем на сторону, а не сами из пушнины шубы шьем, а из пеньки веревки не вьем? Тогда и продавать будем намного дороже, и ценить нас будут больше. Одно дело, когда охотник глухаря завалил, — кивнула я на птичку, — его и не вспомнил никто. А вот повара чудо сотворившего все знают и ценят…
Свекор мой застыл, даже выдохнуть забыл. И смотрит на меня так, как будто бы впервые увидел. Мне даже не по себе стало. Я глазки опустила, двузубой вилкой по тарелке заскребла.
