Малфой каким-то колдовским чутьем понял, что Гермиона, как личность сильная и независимая, не могла простить себе того, что случилось. Она винила в этом саму себя, думая о том, что вот если бы была сильнее, чем Драко, он бы никогда не одержал над ней верх. Люциус понял, что избрал верный способ, когда объяснил, что женщина имеет право быть слабой и беззащитной.
Быть рядом с ней безо всякой возможности коснуться стало настоящей пыткой. Теперь, во время беременности, Гермиона расцвела, как роза: румяное личико сердечком в обрамлении пышных кудрей, притягательные розовые губы. Её грудь увеличилась и приятно округлилась, бёдра манили соблазнительным изгибом, а круглая аппетитная попка…
«Хватит!»
Люциус судорожно вздохнул, потёр лоб и вернулся к списку со школьными принадлежностями. Восстановить трибуны на квиддичном поле влетело в копеечку: добротный лес стоил немало, да и цены после войны взлетели до небес.
В магазин «Всё для квиддича» только-только начал поступать качественный товар, а то, что предлагали продавцы до этого, Люциус неизменно отвергал с брезгливым презрением: он по опыту знал, что лучше купить дорогую вещь, чем потом переплачивать за несколько дешёвых, но некачественных. Хороших мётел осталось мало, а те, что пылились в кладовых Хогвартса, рассыпались от плесени, покрывшей ручки и прутья чёрным налётом. Пришлось часть покупать в Ирландии, переплатив за доставку морем. Хорошо ещё, что со спортивной формой всё оказалось проще: Люциус просто сделал заказ на маггловской фабрике, чем сэкономил немало галлеонов, ведь на Косой Аллее выходило намного дольше и дороже, а качество оставалось одинаковым.
Невольно Люциус снова вернулся мыслями к своей беременной «невесте». Он с тоской подумал о том, что Гермиона всё ещё потеряна для него. А мэнор для неё — место пыток и унижений, она никогда не вернётся сюда. И когда родится ребёнок, ему самому придётся, как гостю, приходить в охотничий домик, чтобы повидаться с собственной семьёй. И даже если малыш когда-нибудь назовёт его отцом, Гермиона вечно будет шарахаться от него.
«Проклятье!»
Глава 19
Гермиона паниковала. Она кружила по домику и безуспешно пыталась приготовить на ужин салат. Заклинания не получались без нужной концентрации, а нож выскальзывал из вспотевших пальцев, и подлые цуккини никак не желали нарезаться.
«А, чтоб вас!»
Гермиона порезалась и сунула палец в рот. От несправедливости хотелось плакать. Она долго сдерживала себя, но очевидное скрывать, похоже, бесполезно.
Молодая женщина со стыдом поняла, что совершенно неприлично возбудилась сегодня на прогулке в зоопарке, глядя сквозь стекло на спаривающихся черепашек. Но они, сожри их пикси, делали это так сексуально! И этот самец… так сжимал крохотными коготками панцирь подруги, будто обнимал, говоря: «Ты — моя! Никуда не отпущу!».
Потом были голуби на карнизе чьего-то балкона на перекрёстке, две болонки в подворотне. Будто все животные сговорились и срочно занялись благородным делом продолжения рода.
Гермиона была чертовски напугана, и в голову даже закралось подозрение, не опоил ли Малфой её амортенцией. Она никогда не обращала внимания на такие вещи, но после своей неожиданной реакции даже трансгрессировала в библиотеку, прошла в компьютерный зал и набрала в поисковике похожие симптомы. С изумлением она узнала, что это вовсе не болезнь, подобные всплески гормонов встречаются у большинства беременных женщин.
Но вот что делать дальше, оставалось загадкой. От одной мысли о Люциусе бросало в пот, а рот наполнялся слюной, будто Малфой был изысканным десертом, а сама она — оголодавшей сладкоежкой.
Гермиона пару раз снимала напряжение, лаская себя, но это скоро перестало помогать. Хотелось именно почувствовать Люциуса в себе, ощутить, как он медленно входит и растягивает истекающее от желания влагалище, и при этом сжать его ягодицы так, чтобы остались следы. Хотелось запустить пальцы в его дивные белые волосы, целовать широкую грудь и покусывать соски, особенно правый, там, где шрам…
Гермиона застонала.
«Это невыносимо!»
Накатывало какое-то необузданное желание просто ворваться в спальню Люциуса, сесть на него верхом и банально оттрахать. Чтобы он постанывал от удовольствия и сжимал её грудь, ноющую от недостатка прикосновений.
«А если станет возражать… Но он ведь не станет? О, да! Скорее, помрёт со смеху, когда она попытается его соблазнить. С таким-то пузом! О, Мерлин!..»
Гермиона чертыхнулась и решила поискать в поместье какую-нибудь книгу с рецептом зелья, успокаивающего гормоны.
Спящий мэнор дышал размеренно, как живой. Тиканье больших часов размыкало таинственную тишину. Лунный свет чертил узкие дорожки на полу, рисуя руны и загадочные символы. Портреты в галереях сонно вздыхали и почёсывались, шёпотом жалуясь на зуд от воображаемой пыли.
Вместо библиотеки Гермиона поднялась на третий этаж и потянула на себя ручку дубовой двери.
Она редко бывала здесь, в спальне Люциуса, чаще в кабинете, но воспоминания нахлынули неукротимыми волнами: вот он прикусывает её ушко у порога, вот прижимает бёдрами к столу. А как-то раз усадил на подоконник и… Гермиона сглотнула, ощущая, как влажно стало между ног.
От июльской жары было распахнуто окно, и вместе с переливчатым пением какой-то птахи по комнате плыл сладкий аромат жасмина. Слабый ветерок шевелил золотистые шторы.
Люциус спал на спине, закинув руку за голову, спутанные волосы разметались по подушке. Широкая грудь мерно вздымалась, а тонкое одеяло сползло на бёдра.
«На спине спит король, на боку — мудрец, на животе — богач», — мысленно усмехнулась Гермиона.
Сейчас она напоминала себе львицу, которая вышла на охоту. Она медленно стащила одеяло, под которым оказался совершенно голый мужчина, пахнущий шиповником и имбирной свежестью. Ароматное диковинное лакомство, а сейчас она голодна как никогда! От предвкушения дрогнули ноздри, а язык хищно обвёл губы.
Гермиона устроилась между ног Люциуса и принялась покрывать медленными поцелуями внутреннюю сторону бёдер. Его мышцы немного напряглись, и Малфой что-то пробормотал во сне. Она усмехнулась и коснулась губами члена. Он дрогнул, будто приветствуя её, и Гермиона медленно провела вдоль него языком, чувствуя, как орган твердеет, с готовностью отзываясь на её ласку.
Женщина закрыла глаза от удовольствия, целуя круглую головку, нежно вбирая её в рот и посасывая. Член пульсировал и подрагивал, разбухая в плену губ, он становился всё больше, упираясь в гортань, но Гермиону это не останавливало. Она скользила по нему ртом, постанывая и чувствуя, как между ног нарастает нестерпимый жар.
Поэтому и пропустила момент, когда Люциус пробормотал «Гермиона…» и открыл глаза. Она почувствовала, как его широкая ладонь легла на затылок и протянула вверх, притягивая к тёплому телу. Круглый живот касался твёрдого торса, и ей пришлось опереться руками на подушку с обеих сторон от его головы.
— Гермиона? Я думал, ты мне снишься…
— Как ты меня узнал в темноте?
— Яблоки, — его дыхание сбивалось точно так же, как и у неё. — Ты пахнешь яблоками. Что ты здесь делаешь?
— Я… — она сглотнула, — я думала, это очевидно… ты же дал мне портал…
Гермиона смотрела в его затуманенные желанием глаза, в которых отражался жемчужный лунный свет, и вдруг на мгновение стало страшно, что он выгонит её, выставит за дверь за такое нахальное вторжение. Она потянулась и коснулась его тонких губ. И сразу почувствовала, как Люциус отвечает: немного скованно, напряжённо, вовлекая в нежный и неторопливый поцелуй.
Он приподнялся, сунув подушку под поясницу, и через голову снял с неё тунику. Гермиона как заворожённая смотрела на его пальцы, высвобождающие её грудь из тесного кружевного плена, спускающие с плеч белые бретели.
От его прикосновений сводило ноги. Такого с ней не было никогда. Каждый раз, когда губы Люциуса дотрагивались до разгорячённой кожи, Гермиона негромко вскрикивала от предвкушения. Соски затвердели и вызывающе торчали перед лицом мужчины, словно провоцируя на новые ласки языком.
