Я вскидываю голову и говорю:
— Кэт Конноли. Дав. Заявлено моей кровью.
Я снова нахожу глазами Шона Кендрика. Он повернулся, как будто собираясь уходить, но смотрит на меня через плечо. Я встречаю его взгляд. И мне кажется, будто вся толпа наблюдает за нами в это мгновение, как будто смотреть в глаза Шону Кендрику — значит обещать что-то или входить куда-то… не знаю, но я не отвожу взгляда.
— Именем их крови, пусть начнутся бега, — говорит Пег Грэттон ночи и толпе, но на нее никто не смотрит. — У нас есть наездники, пусть они соревнуются.
Шон Кендрик еще какое-то время смотрит на меня, потом быстро уходит.
До бегов — две недели. Но все начинается сегодня. Я это чувствую сердцем.
Шон
На следующее утро на острове царит пугающая тишина. Хотя после безумия прошедшей ночи, казалось бы, сегодня должны были начаться усиленные тренировки, в конюшне нет суеты, на дорогах никого. Я только рад этому; мне нужно слишком много сделать в следующие двадцать четыре часа. Я поглядываю на небо; солнце скрыто за бугристым одеялом туч, а под этим сплошным покровом бегут маленькие облачка, спеша куда-то по своим делам. Нужно взглянуть на океан, чтобы определить, сколько у меня времени до начала шторма.
В зловещей тишине этого утра я вывожу самых молодых жеребят для небольшой разминки и для того, чтобы они успели пощипать травы, пока погода не испортилась, а потом собираюсь для выхода на берег: беру два ведра и набиваю карманы спасительными магическими артефактами.
Я уже собираюсь отправиться, когда слышу голос:
— Значит, ты не любитель сидеть в церкви?
— Доброе утро, мистер Холли, — отвечаю я.
Одежда его кажется мне традиционным американским воскресным нарядом: это белый джемпер с треугольным вырезом и светлая куртка, свободные брюки цвета хаки. Холли выглядит так, как будто собрался позировать для фотографии в материковом глянцевом журнале.
— Доброе утро, — повторяет Холли.
Он заглядывает в мои ведра — и тут же отшатывается, поморщившись. Ведра до краев наполнены навозом Корра, и даже мне нелегко выносить этот запах.
— Ох, дева Мария и святая кока-кола! Ну и ну! — Видя, что я пытаюсь открыть ворота, не ставя ведра на землю, он распахивает створки передо мной, а потом любезно закрывает, держась позади меня. — Значит, вы не из верующих?
— Я верю в то же самое, что и все остальные, — отвечаю я, кивком указывая на город, на церковь Святого Колумбы. — Просто я не думаю, что это можно найти в каком-нибудь здании.
Земля под ногами мягкая, она слегка пахнет конским навозом; я шагаю по дороге к береговой линии, граничащей с большей частью пастбищ Малверна. Они находятся на противоположной от песчаного пляжа стороне острова; утесы здесь заметно ниже и более разнообразные, а берег неровный и есть множество таких местечек, где могут укрыться разные существа, живущие возле океана.
Холли догоняет меня и забирает одно из ведер. Он что-то ворчит, ощутив вес, но больше ничего не говорит.
— А вы чем занимаетесь? — спрашиваю я.
— Ищу бога, — отвечает Холли, стараясь попасть в ногу со мной. — Если ты полагаешь, что он где-то здесь, мне бы хотелось на него глянуть.
Я не уверен, что он найдет подходящего ему бога, присоединившись к моей работе, но не возражаю. До утесов довольно далеко, и идти в компании приятнее. Когда мы отходим от зданий конюшни, прикрывавших нас, ветер становится более резким, ему здесь ничто не мешает носиться над полями. Единственным признаком цивилизации остаются каменные стены, ограждающие пастбища Малверна. Эти стены намного старше, чем стада Малверна; это одна из давно забытых частей истории Тисби.
К чести Холли надо заметить, что он достаточно долго идет молча и только через несколько минут спрашивает:
— Но если всерьез, чем мы займемся?
— Шторм близится, — отвечаю я. — В открытом море он будет очень сильным и может пригнать лошадей.
— Пригонит… то есть ты хочешь сказать… — Он снова некоторое время молчит и лишь затем осторожно высказывает предположение: — Кабилл-ушти?
Я киваю.
— И куда именно он их пригонит? Ух ты!
Последнее восклицание относится к картине, открывшейся перед нами, потому что мы как раз добрались до высшей точки и нам теперь виден океан и все пространство вокруг нас. Местность здесь гибельная — низкие, покрытые зеленью утесы со множеством расщелин: пастбище — потом вдруг пустое воздушное пространство, потом снова пастбище. Внизу и вдали — вода, покрытая белыми барашками пены, и черные скалы, подобные зубам. Хлопотливое море… Завтра наверняка здесь будет настоящий ад, думаю я. Я даю Холли несколько мгновений, чтобы насладиться зрелищем, и только потом отвечаю на его вопрос.
— Пригонит к берегу, выбросит их на сушу. Если они окажутся в мелководье у самого острова, то, скорее всего, запутаются в камнях и течениях и окажутся на берегу. А кабилл-ушти, впервые очутившиеся на суше, — зрелище не из приятных.
— Потому что они голодны?
Я слегка наклоняю ведро и чуть-чуть встряхиваю, чтобы несколько крошек вонючего содержимого высыпалось на тропу, и иду дальше, продолжая эту же процедуру.
— Да, потому что они голодны. Но они к тому же и сбиты с толку, а от этого еще опаснее.
— Так вот это дерьмо в ведрах…
— Чтобы пометить территорию. Если они выйдут на берег именно здесь, я хочу, чтобы им показалось, будто перед ними вот-вот появится Корр.
— А не породистые кобылы Бенджамина Малверна, — заканчивает мысль Холли.
Мы молча продолжаем работу, помечая те места, где можно с достаточной легкостью выбраться на остров, — сначала самые высокие точки, потом понемногу спускаемся вниз. И наконец остается только каменистый пляж.
— Вам, пожалуй, лучше остаться здесь, — предлагаю я.
Я не могу гарантировать безопасность Холли, очутись он рядом с водой. Море уже опасно бурлит, и нельзя с уверенностью утверждать, что возле самого берега еще нет кабилл-ушти. Малверну не понравится, если я потеряю одного из его покупателей через два дня после того, как точно так же потерял одну из лошадей.
Холли кивает, как будто все понял, но когда я начинаю спускаться по последнему отрезку тропы, он идет за мной. Это своего рода храбрость, и я уважаю Холли за это. Я меняю опустевшее ведро на то, что у него в руках, и он начинает растирать ладонь в том месте, где в нее врезалась ручка ведра.
Здесь, у конца тропы, самая «гладкая» часть берега состоит из камней размером с мой кулак, а остальное — это валуны и острые обломки утесов, упавшие возле самой воды. Океан, раскинувшийся передо мной, жадно тянется к моим ногам. От него воняет дохлятиной.
