растворяется в воздухе.
Са-оир
Сын. У меня есть сын.
С Линой, кажется, всё в порядке. И она родила мне сына. Нам с братом…
А я практически не присутствовал рядом, пока мой наследник рос в чреве матери. Кому предъявить этот счёт? Кто виноват в том, что даже сейчас, ощутив часть себя в крошечном новорожденном создании, я не могу взять на руки своего первенца? Только ощущать нашу с ним связь.
Ярость и боль, мои внутренние жестокие твари, ворочаются внутри, подсказывая, выжигая, нашёптывая: «Абсолют… Невидимка… Сэтору… брат… Лина…». И так легко поддаться, поверить, назначить виновных, чтобы знать, кого следует наказать.
Но в памяти все эти месяцы звучит срывающийся голос той, что украла мою душу: «Моя вина лишь в том, что я слишком долго верила, что моей любви мне будет достаточно. Ведь её было так много… отдала всю себя, а взамен получила лишь боль. Вы втроём выжгли меня дотла. Чувств больше нет. Нет любви».
Нет любви. Мы её выжгли.
Так кого мне винить? Может, стоит наконец открыть глаза и признать перед самим собой, что я тоже допустил много ошибок?
Ведь чувствовал её боль. Ещё до того, как привёз в зал Совета. Ещё тогда, когда с потускневшим безжизненным взглядом она выслушала меня, и дала согласие свидетельствовать против Сэтору. Но не придал значения. Посчитал, что наконец добился своего, заставил Лину выбросить из головы проклятого жреца. Решил, что малышка попереживает и забудет. Сделает то, что я от неё жду. Как всегда делала. Строил планы, как помогу ей в этом, как окружу заботой и лаской, как постепенно помирю их с братом.
Недооценил я Лину. Не подумал, что ей настолько плохо. Что её эмоции могут быть настолько разрушительными. Что она доверится чужаку, в конце концов. Лишь бы избежать боли...
Что ж, теперь пожинаю плоды.
Все мы платим за свои ошибки.
− Сэтору, − вырывает меня из задумчивости тихий голос брата. – Ты был прав. Объединившись, мы действительно смогли дотянуться. Я благодарен тебе за эту возможность.
Мы втроём сидим в комнате управления. Корабль уже давно прибыл в нужную нам точку координат, но после увиденного, после того, как мы смогли ментально поприсутствовать на родах и увидеть, на уровне энергий ощутить, как Лина родила наших с А-тоном сыновей, все наши намерения на некоторое время отодвинулись на задний план. Пора бы уже собраться и заняться делом, но пережитое пока не отпускает.
− Я делал это не для вас. Но благодарность принимаю, − кивает жрец, выглядящий таким же потерянным, как и мы.
Сегодня я, пожалуй, впервые осознал в полной мере, что для него Лина значит не меньше чем для нас с братом. Что он добивался её не из-за власти, не для того, чтобы досадить нам, как мне казалось, а потому что ему была нужна именно она. И это знание, понимание, что мы в одинаковых, практически равных позициях в этой ситуации, странным образом снизило уровень моего неприятия.
Сложно считать врагом того, с кем объединял разум и вместе наблюдал за рождением собственного сына. Того, благодаря кому я хотя бы на миг смог побыть рядом со своей украденной душой. Коснуться её хотя бы так...
− Она испугалась, когда заметила нас, − морщится А-атон. Вздыхает мрачно: – Или меня.
Сэтору вскидывает голову, смотрит пару минут на моего близнеца. Наверняка сейчас выдаст какую-то свою очередную колкость. Но вместо этого я вдруг слышу совсем иное:
− Не думаю. Кажется, она сперва Са-оира заметила. Потом только тебя. Я попытался её успокоить, но сделал только хуже. Так что, скорее всего, она испугалась нас троих.
Это точно тот Сэтору, которого мы с юношеских лет знаем? Сегодня он ведёт себя в высшей степени необычно… словно задался целью найти путь к примирению.
− Ты спрашивал, понял ли я, почему она это сделала? А ты понял? – интересуюсь, сузив глаза.
− Возможно, − спокойно встречает он мой взгляд.
− Может, поделишься?
Он был прав, когда сказал, что Лина не захочет возвращаться. Как знать, может ещё что-то толковое поведает.
− Поделюсь, если вы готовы меня услышать и откинуть на время ваше неизменное и чрезмерно раздутое чувство собственного величия, − криво усмехается жрец.
Хм, всё-таки это он.
− Мы постараемся, − дёргаю уголком рта.
А-атон молчит, но его внимательный, выжидающий взгляд, обращённый на Сэтору, говорит больше любых слов.
− Хорошо, − кивает жрец. − Тогда слушайте и, как я в своё время, просто попробуйте представить, что она могла испытывать. Маленькая, хрупкая, ранимая девочка. Беременная, и оттого ещё более чувствительная и тревожная. Вы исчезли, а она осталась одна в чужом мире и враждебном для неё обществе. Напуганная, горюющая, одинокая. Но вместо того, чтобы просто принять мою помощь и защиту, просто ждать, пока вы сами найдёте путь домой, как сделала бы любая высокородная ашара, она каждый день погружалась в подпространство, уходя всё глубже и глубже, пока не дотянулась своим разумом до границы миров. Каждый день она рвала жилы, пытаясь найти вас, чтобы помочь вернуться. А потом шла заниматься государственными делами, работая на износ, чтобы сберечь империю для вас и ваших сыновей. И, как я полагаю, чтобы заслужить ваше одобрение. Каждый раз, когда я пытался с ней сблизиться, Лина давала мне жёсткий отпор, заявляя, что любит своих супругов. Вас. Я делал всё возможное, чтобы преодолеть её неприязнь, подобраться ближе, стать для неё незаменимым, видел, что она постепенно проникается ко мне доверием, что привязывается, замечал как начинает реагировать на меня её тело, изголодавшееся по мужской ласке, но ответ был неизменным. И если бы не то видение, в котором вы упомянули Маран-Дэш, и её одержимость вашим спасением, толкнувшая её на опрометчивый шаг, Лина бы ни за что не уступила ни мне, ни своим просыпающимся чувствам.
− Мы это знаем, − вздыхаю я, стараясь не думать о том, как именно он пытался с ней сближаться. Сейчас не время для нового поединка.
Рассказ Сэтору в который раз заставляет меня задаться вопросом, откуда в нашей юной, хрупкой супруге нашлось столько сил и выдержки. Ежедневные глубокие погружения даже высокородного ашара способны истощить.
− Знаете? Прекрасно, − язвительно хмыкает жрец. – Тогда скажите, какой встречи она заслужила своей самоотверженностью? И какую получила?
Метко бьёт. Раньше я никогда не думал, что от словесных ударов может темнеть в глазах и болеть грудина,
