Да что эта пернатая Трелони имела в виду, когда просила «ничего не предпринимать»? Нет, это нельзя назвать «предприятием». При чем тогда все – ножи, металлические предметы? Куда его понесло? Алёха сел, и голод в нем боролся с желанием жить. Потом он решил, что лучше уж он, чем Бенька, и в мгновение ока обгрыз птичью ножку.
Королеве, наверное, от этого кусок стал поперёк горла, потому что она сразу есть перестала. Бенька, глядя на это, сначала обмер, потом повеселел, но к еде не притронулся все равно, а Алёха решил, что где наша не пропадала. Тем более что королевская стряпня, кто бы там её ни готовил, была довольно вкусной. Мясо только жестковато и зубы нечем почистить, но, право, на фоне прочего сущие мелочи. Он старался попробовать как можно больше, совершенно наплевав на приличия, потому что Бенька, Бенька тоже очень хотел есть. Чем больше еды оттестирует на себе Алёха, тем скорее Бенька сможет что-то сжевать.
– Я просил принести мне бумаги, – холодно напомнил Бенька. Если не знать, что это сказал десятилетний ребёнок, можно запросто предположить, что с королевой беседует умудрённая опытом стерва, и неизвестно ещё, кто сбежит, поджав хвост.
– Мне пришлось передать их членам Совета, прошу прощения, ваше величество, – склонила голову королева. – Они не все в курсе этого дела.
Бенька кивнул. Алёха совсем запутался. Время шло. Пожара не было, сороки не было, желудок у него не резало, только томительная неопределённость. Королева преодолела брезгливость – ну да, конечно, мясо точить с ножа и руками хватать – нормально, а он, значит, рожей не вышел рядом сидеть, – вернулась к еде.
Ничего. Ничего не происходило. Мирный семейный ужин, если можно его так назвать. Алёха ел и сочувствовал Беньке, сочувствовал Орнели, но сделать с этим не мог ничего. И королева спокойно ела, и было тихо, только по стенам метались нервные тени от кучи свечей, и огромный месяц-корона распластался поверх стола.
Алёха задрал голову. Прямо над головой висела огромная люстра, и на ней тоже горели свечи, но люстра была высоко, а пламя свечей было ровным. Что это значило? Может быть, ничего.
– Вы ничего не едите, ваше величество, – улыбнулась королева.
Остановить его Алёха не успел. Может, в этом была и его ошибка, потому что он ел и даже насытился, не то чтобы от пуза, но наелся и пока что не планировал помирать. И Бенька протянул руку к ножу, бросив взгляд на мясо, но передумал. Алёха передохнул: Бенька цапнул с его тарелки недоеденный ломоть хлеба и тут же сжевал.
Если, конечно, яд не какого-то замедленного действия... Сам же Алёха считал, что дело в пожаре. Но они все ещё живы! Так что же не так? Тени. Может быть, тени на этой стене?
Кто сказал, что металлическим предметом должен быть нож? Алёха осторожно, не привлекая внимания, посмотрел на люстру, одновременно сунув Беньке обкусанное чьё-то крыло. Огромная металлическая люстра. Если королева попробует её притянуть, мало им не покажется. Но получится ли у неё опрокинуть её на Беньку, или она непременно пострадает при этом сама?
Тень от люстры похожа на полумесяцы. Стоп! Что там было ещё?
«Ничего не знаю, времени у тебя немного. До четверти нового месяца тебе успеть надо».
Четверть? Эта тень и в самом деле как тень на Луне. Как там правильно – растёт, уменьшается?.. В какую сторону что?
«Успеете – жить вам. Не успеете – не жить». Значит, сорока говорила об этом? Успеть, отскочить, и ведь она имела в виду сразу всех. Беньку, Алёху и Орнели. Вот они – трое, и все как раз под этой проклятой люстрой. В какой-то момент королева дёрнет её на них.
Алёха замер. Держать, вспомнить все, что у него получалось. Использовать дар на благо, да помогут ему Всевидящие. Не настолько же они дураки, чтобы позволить сейчас угробить ребенка? Но выходит у него или нет?
– Алох? – позвал Бенька. Алёха не оглянулся, он не мог отпустить проклятую люстру. Вот, кажется, она уже пошатнулась.
– Алох? – опять окликнул его Бенька, уже громче и гораздо встревоженнее.
– Ваше величество?
Алёха вздрогнул. Что-то пошло не так. Что? Бенька сидел лицом к окну, может быть, там пожар?
Тени на стене всполошились.
– Мне что-то нехорошо, – промолвила королева. В свете свечей было видно, что на её висках блестят капли пота. Что это – она так устала, борясь с Алёхой за пару тонн металла над их головой?
Нож выпал из её руки, она провела пальцами по горлу. Да, ей явно не по себе.
Тень метнулась по кабинету, огромная, будто птица. Королева кашлянула, задохнулась, из глаз её брызнули слезы.
– Карш, кликни врача, – холодно распорядился Бенька, и Орнели скользнула в дверь, на секунду тени сменились – полоска света из соседней комнаты исказила их, донеслись встревоженные голоса. Алёха вскочил тоже.
– Я… – прохрипела королева. Алёха перевёл взгляд на Беньку: тот смотрел на неё пристально, будто чего-то ждал. – Все… видящая Мать…
Она вдруг резко согнулась, зайдясь в громком крике. В комнату вбежал церемониймейстер, за ним высокий полный мужчина в ярко-красном плаще – он бросился к королеве, наклонился, заглянул ей в глаза. В дверях толпились люди, но не кричали, а взволнованно перешёптывались.
– Крол, – обронил мужчина в красном плаще и с усилием поднял голову королевы. Из её рта вытекала вязкой струйкой зелёная слюна, и выглядело это пугающе-отвратительно.
Кажется, королева была уже мертва. Алёха растерянно смотрел то на врача, то на Беньку, потом отыскал у двери Орнели. Многие дамы плакали, и Алёху не удивило, что по щекам Орнели текут слезы.
Бенька поднялся. Врач тут же выпустил королеву, и её тело не удержалось, рухнуло на пол с глухим стуком.
Бенька повернулся к церемониймейстеру:
– Барон Увиул, кто те два слуги, что подавали нам ужин? Немедленно схватить их и отправить в тюрьму. – У тощего барона отвисла челюсть, а Бенька царственно указал на лежащий на стороне королевы нож. – Она приказала отравить его соком крола, мой дарованный слуга по моему приказу подменил ножи во время молитвы.
Да, обалдел Алёха, вот так? Ну да, он как придурок закрыл глаза, как и сама королева. Бенька и Орнели все сделали без него.
Никто ничего не сказал, только барон Увиул махнул кому-то рукой – и сразу же дробно застучали сапоги, – потом выпрямился.
– Королева умерла, – торжественно объявил он и затем поклонился Беньке: – Да здравствует король!
– Да здравствует король! – подхватила толпа. – Да здравствует король!
Бенька кивнул, Алёха стоял как пришибленный. Церемониймейстер жестом велел собрать еду со стола. Отравленный нож со всеми предосторожностями – замотав в какие-то сияющие бирюзой магические ленты, возникшие из ниоткуда – забрал королевский врач. Толпа исчезла в дверях, последних двух человек церемониймейстер заставил забрать тело королевы.
Дверь закрылась, у порога осталась стоять поникшая Орнели.
– Я убила её, – выдохнула она.
Тени вновь заметались – огромной птицей, а потом Алёха как сквозь пелену увидел, что тень обернулась сорокой, села на опустевший стол, пробежалась по нему и заметила:
– Ну, видите, я говорила, что примерно так все и должно было быть.
Глава тридцать вторая
– Я убила её, – потерянно повторила Орнели. – Я убила, и Мать теперь лишит меня дара.
– Да ну? – восхитилась сорока. – А мне кажется, Мать справедлива. Мне низко сидеть, подай пару книг.
Орнели послушалась, может, от шока, может, у сороки был дар убеждения, но, все ещё плача, она повела рукой, и книги, убранные не так давно слугами, вернулись на место в углу стола, и довольная сорока тут же на них запрыгнула.
– Вот так, – хихикнула она, – колдовство. Или дар, назови как желаешь. Я говорила тебе – обрати во благо. Вот оно, благо, – сорока повернулась к Беньке, – живой и здоровый король.
– Я сам приказал, – ухмыльнулся Бенька. – Ты говорила ведь, что мы приехали сюда для того, чтобы мне принесли чего-нибудь поесть и попить…
