Он понимал, что нужно срочно выбираться наружу. Проще всего разломать гроб, прибить водителя как ненужного свидетеля и сбежать.
…Крышка гроба вылетает с хрустом. Машина тормозит от странного звука, и затаившийся Платон выскакивает из неё. Он посреди пустой трассы. Взгляд его мечется в поисках спасения, но единственное верное решение — скрыться в лесах. Затаиться.
Платон видит себя со стороны. Не себя — отца. Отцовское тело, изможденное, отощалое, постаревшее. Но понимает — это он сам.
От этого становится лишь жутче.
— Эй! Ты что, ожил?!
Водитель стоит в метре от него, смотрит настороженно, но не испуганно. Скорее — с легким возмущением. Мол, как ты мог передумать подыхать в мою смену?
— Прости, — сглатывает Платон, понимая, что должен кинуться на бедного мужика и переломать ему шею.
Иного пути нет.
Водитель оказывается проворнее. Он одним отточенным движением выбрасывает на землю артефакт-кристалл синего оттенка. Вспышка света на миг ослепляет Платона, а когда в глазах проясняется, перед ним стоит низенькая девчушка лет двенадцати, тонкая, как струна. У неё две белесые косички и строгий недетский взгляд.
— Статья сто тридцать третья. Совершение побега из «Теневерса», — произносит она монотонным старушечьим голосом. — Мера наказания — смертная казнь…
Платон дергается, поднимает вверх руки. Он объяснится, пусть его только выслушают. Это чудовищная ошибка. Недоразумение.
Он — не отец.
— Попытка оказать сопротивление арбитрам при исполнении, — бормочет девочка, ни к кому конкретно не обращаясь.
Через секунду она скачком оказывается возле него, обращается в чудище — мохнатое, огромное, с крокодильей головой и огромной пастью. Раз, и эта пасть попросту заглатывает голову Серпа Адрона. Хрустят позвонки. А затем монстр выплевывает её, и та как мячик катится по асфальту.
— Предлагаю отчет не составлять, а то погрязнем в бюрократии, а я только из отпуска вышла, — скучающим тоном заявляет девчушка, вернув прежний облик и облизав губы. — Его всё равно в морг везли. Положим в гроб, башку на место приставим — как новенький будет.
Водитель лишь сглатывает, смотря на то, как под обезглавленным телом расплывается лужа крови…
Видение пролетело быстро, за секунду, мелькнуло перед глазами и исчезло. Не потребовалось даже осмысливать его — оно запомнилось так, будто всегда было в разуме Платона.
Всё ясно, водителя лучше не трогать. А если просто выломать крышку гроба и дождаться, когда они доедут до места назначения?
…Смерть поджидает в стенах крематория. Всё тот же артефакт или сирена тревоги, на которую реагируют арбитры…
А если попытаться сбежать прямо так, пока машина едет? Выскочить на каком-нибудь светофоре или даже на полном ходу — регенерация залечит раны.
…Смерть подстерегает в лесах и улочках, идет по пятам, дышит смрадом в спину. Его ищут, его находят, его уничтожают…
…В каждом биении сердца — смерть…
В любой из концовок Платона отлавливали арбитры. Они брали его след, они настигали его и убивали без толики сожаления. Их не интересовало, кто он такой, они не слышали его объяснений — его ждала гибель.
Во всех исходах.
Это походило на шахматную партию, ставка в которой — его собственная жизнь. Он пытался ходить наперед, но раз за разом получал «шах и мат». Точно в компьютерной игре, в безумном квесте, где любой неверный шаг оборачивался надписью «Игра окончена», но у тебя есть шанс перепройти её заново — и ты до безумия жмешь на «Начать сначала».
Пугало только то, что правильной развязки вообще могло не быть.
А если…
Очередная идея прокрутилась в голове, и Платон не увидел своей гибели. Он приготовился к ней, напрягся уже привычно — но, кроме разбросанных мыслей, в голове не появилось никаких образов. Никаких картинок. Никаких последствий.
Хм, он нащупал ту развилку, в которой есть шанс на спасение?
Губы пересохли, он облизал их и прикрыл веки.
Дорога предстояла долгая, хотя бы потому, что каждая секунда казалась бесконечной.
Фургон припарковался у въезда в крематорий. Платон догадался по мужским крикам — «Левее!», «Назад сдай!» — а потом дверца со скрипом открылась, и его гроб первым подняли с обеих сторон. Его куда-то несли грузчики, переговариваясь об обеде, так буднично, словно не тела таскали, а мешки с картошкой.
Собственно, картошкой он себя и ощущал. Когда гроб бухнули на пол, он едва не ударился лбом о крышку. Понятно, что трупам плевать — но должно же быть хоть какое-то уважение к мертвым!
— Печь запустим, когда больничных жмуриков подвезут, чтоб зря не гонять, — просипел какой-то мужик. — Володя обещал через полчаса где-то подъехать с последней партией. Как раз до обеда управимся. Чего, есть какие пожелания у родственников?
— Да, — сказал водитель. — Вот на сжигание этого, — он похлопал ладонью по гробу Платона, — родня хочет посмотреть. Сделаешь им запись?
— Да хоть со всех ракурсов. Ща тогда идентифицируем его.
Раздался хруст, это мужчина подцепил неплотно заколоченную крышку гроба ломиком. Внутрь проникли долгожданный свет и воздух. Работник крематория прошелся ломом по всем сторонам, но снимать крышку не стал — к счастью замершего внутри Платона.
— Ну всё. Теперь не перепутаем, — удовлетворенно сообщил мужик басом. — Что по остальным?
— Просто жги.
— Без бэ. Пошли бумаги заполним, пока время есть. Не люблю я эту суматоху, пожрать толком не дают.
Голоса начали отдаляться. Платон некоторое время ещё выждал, убедился, что не слышит даже случайного шороха. Сначала он повернулся боком, насколько позволяло узкое пространство гроба. Взглянул в узкую щель.
Это была комната, полностью выложенная белым кафелем. Запах стоял соответствующий: непередаваемая смесь гари и разложения. Далеко не все мертвецы приезжали «свеженькими». Впрочем, после заточения Платону и эта вонь казалась свежайшим воздухом.
Гробов здесь хватало. Тела нечисти привозили если не со всего города и области, то из определенных районов — точно. Живых — никого.
Уже после, когда Платон вылез, осторожно отодвинув крышку, он насчитал одиннадцать бедолаг помимо него. За тем исключением, что они на свободу уже не рвались, лежали в своем последнем пристанище — и не возмущались.
Гробы были заколочены, видимо, по общему стандарту. В комнате имелась конвейерная лента, оканчивающаяся закрытой пока заслоном печью. Мертвых отправляли в последний путь по очереди, на поток дело поставлено не было. Маленький крематорий, скорее всего, областной, это настоящее везение. Здесь всем глубоко начхать на нюансы, есть регламент — его они и соблюдают.
Его план был максимально прост: поменять себя самого на любого подходящего жмурика. Выбирать особо не приходится, тут уж не до достоверности. Но работники крематория, как и водитель, всё равно не знают, как он выглядел. Поэтому просто найти мужика возраста примерно Серпа и его телосложения, и всё на этом.
К тому же во время заключения отец постарел, и сейчас ему запросто можно было дать как шестьдесят лет, так и семьдесят.
Вопрос, конечно, осложнялся тем, что гробы закрыты — так сразу не выберешь нужного. Платон наугад подколупнул ломом один из гробов, приехавших вместе с ним из «Теневерса», но внутри обнаружилась благообразная бабуська лет так под тысячу. Даже удивительно, что она умудрилась натворить, что оказалась в магической тюрьме.
Ему повезло на четвертый раз, когда в ход уже пошли стоящие в сторонке гробы. Мужчина чем-то даже походил на Серпа внешне. Конечно, если сравнивать, то увидишь отличия. Прическа иная, черты лица не хищные, а мягкие, одутловатые. Но кто будет сверять?
Разве что Дитрих со Златоном, но Платон планировал разобраться с проблемами и сообщить братьям об отцовском «воскрешении» раньше, чем они забьют тревогу.
Как минимум потому, что напрашивался очевидный вывод: если он попал в отца, то сам Серп Адрон находится… в его теле.
