Захаров фыркает и качает головой, потом забирает у Баррона нож. Только сейчас я понимаю, что все это время задерживал дыхание.
— Антон, — он почти неохотно выпускает руку дочери, — ты остался один. Пора признать поражение. На пол. Лила, позови Стенли, скажи, тут кое с чем надо разобраться.
Она вытирает руки о платье и идет к дверям, не глядя никому из нас в глаза. Пытаюсь поймать ее взгляд, но тщетно.
Зато Захаров смотрит прямо на меня и кивает. Отлично понимает, что я его переиграл, хотя и не может взять в толк, как именно. Кажется, я продемонстрировал свои способности во всей красе.
— Спасибо, Баррон. И конечно, Кассель. — Он благодарит нас сквозь зубы. — Идите с Лилой и подождите меня на кухне. Мы еще не закончили. Дези, проследи, чтобы никто никуда не разбежался.
— Это все ты, — шипит Антон. — Твоя работа. Все из-за тебя.
— Ты сам сделал из себя идиота.
Наверное, следовало промолчать, но я уже не очень хорошо соображаю, да и голова идет кругом от облегчения. К тому же язык за зубами держать никогда не умел.
Антон бросается на меня, а я не успеваю увернуться. Мы падаем в одну из кабинок, стукаюсь головой о кафель. Дедушка хватает молодого Захарова за шею, словно собирается оттащить. Но как оттащить такого бугая?
Антон бьет прямо в скулу. Выпрямляюсь и ударяю его головой, в глазах темнеет от боли. Он выгибается, замахивается снова, но тут взгляд его тускнеет, и на меня обрушивается тяжелое обмякшее тело.
Пытаюсь вылезти из-под него, изо всех сил извиваюсь на грязном полу. Губы у Антона синие, лицо покрылось смертельной бледностью.
Мертв.
Он мертв.
Недоуменно таращусь на труп. Лила вытирает мне рот куском туалетной бумаги, а я даже не заметил кровь.
— Лила, — командует Захаров, — иди же. Мне нужно, чтобы ты позвала Стенли.
— Сам себя не боишься перехитрить? — спрашивает она меня шепотом и отправляется выполнять поручение отца.
Дедушка баюкает руку.
— Ты как? — Опираясь о стену, с трудом встаю на ноги.
— Со мной все будет в порядке, только бы выбраться из этого проклятого туалета, — отвечает дед. На правой руке у него нет перчатки, ноготь на безымянном пальце потемнел, и чернота стремительно распространяется дальше. — Ох.
— Он только что спас мне жизнь.
— Что? — смеется старик. — Не думал, что я еще на такое способен?
Да, стыдно признаться, я и правда забыл, что он мастер смерти. Всегда думал об этом в прошедшем времени, но дед прикончил Антона одним прикосновением: просто дотронулся и убил.
— Надо было все мне рассказать, я бы помог. Подслушал их разговор в ту ночь, когда меня напоили снотворным.
— Лила, Баррон, — распоряжается Захаров, — пошли. Пусть Кассель и Дези приведут себя в порядок. Но никуда не уходите.
Киваю.
— Тебе многое придется объяснить, — ворчит дед.
Я все еще прижимаю к щеке туалетную бумагу. Настоящая кровь из разбитого рта капает на рубашку прямо на пятна фальшивой крови. Оглядываюсь на труп Антона.
— Ты думал, я все еще под действием проклятия памяти? Именно поэтому пытался увести из ресторана?
— А что мне было думать? Как я должен был догадаться, что вы трое состряпали такой запутанный план? Да еще и Захарова подключили.
— Ничего подобного, — ухмыляюсь собственному отражению. — Я просто подделал барроновские блокноты. Он ведь верит всему, что там написано. А что ему остается — с такой потерей памяти.
Вот чем я занимался последние два дня, вернее две ночи. Так хорошо знаю его почерк, что подделать записи не составило труда, страницу за страницей. Выдумал для Баррона новую жизнь, в которой он спасал главу клана, — ведь это был отец Лилы. Жизнь, в которой мы с братьями трудились заодно, преследуя благородные цели.
Лучше всего получается врать, когда и сам бы рад поверить в собственную ложь.
Дед недоуменно хмурится, а потом лицо у него вытягивается, и он потрясенно качает головой.
— Так он не обсуждал все это с Захаровым?
— Нет, но думает, что обсуждал.
— А ты обсуждал это с Захаровым?
— Лила хотела справиться без посторонней помощи. Так что — нет, не обсуждал.
— Час от часу не легче, — стонет дедушка.
В последний раз смотрю на тело. Что это блестит возле левой руки Антона? Та самая булавка для галстука: выпала, наверное, из кармана. Подбираю ее. В дверях стоит Захаров, а я даже не заметил, как он вошел.
— Кассель Шарп, — говорит он устало, — дочь сказала, это была ее идея.
— Да, но с настоящим пистолетом получилось бы лучше.
Он фыркает.
— Раз уж это она все придумала, не стану тебя убивать, хоть ты и трогал меня голыми руками. Просто скажи, как давно ты знаешь о даре трансформации?
Открываю рот, чтобы возразить. Я над ним не работал, почему тогда он так уверен? Но вдруг вспоминаю отдачу — как корчился на полу, превращаясь во все подряд.
— Не очень давно.
— А ты знал? — Захаров обращается к деду.
— Мать просила ему не говорить, пока не повзрослеет. Собиралась все рассказать после освобождения. Кассель, такой талант многие хотели бы использовать. Я не совсем согласен с твоей матерью, но она умная женщина и…
— Знаю, дед.
Захаров как будто что-то высчитывает в уме.
— Давай расставим все точки над «i». Я не желаю оставлять ни Баррона, ни Филипа в живых.
Киваю, ведь он явно не закончил.
— Дези прав: твой талант многие бы хотели использовать. Теперь ты принадлежишь мне. Пока работаешь на меня — не трогаю твоих братьев, понятно?
Опять киваю. Следовало бы сказать, что мне все равно, плевать на братьев, но я молчу. «Только родные любят по-настоящему» — наверное, это правда.
— Тогда мы в расчете. Но только пока. Ступай на кухню; может, найдут тебе чистую рубашку.
Дед натягивает правую перчатку, теперь на ней тоже палец болтается.
— Я тут подобрал… — Протягиваю Захарову розовый самоцвет и только тут замечаю одну странность: у камня откололся уголок.
— Еще раз спасибо, Кассель, — натянуто улыбается тот.
Киваю, стараясь не показать, что все понял. Бриллиант Бессмертия не может никого защитить — ведь это простая стекляшка.
Вечеринка в самом разгаре. На меня обрушивается целая волна звуков: смех, музыка, торжественные речи, наверное, весь этот гвалт заглушил выстрелы. Смерть Антона, вообще все произошедшее кажется нереальным. Вокруг сияют огни, искрятся бокалы с шампанским.
— Кассель! — Ко мне бросается Даника. — Ты живой?
— Мы волновались, — вторит Сэм. — Вы проторчали там целую вечность.
— Да все в порядке. По мне разве не видно?
