Может, его остановила сила наших чувств и то, что каждый из нас был готов получить несколько пуль в грудь во спасение другого?
Мартин не прогнил до конца. В нем осталось что-то человеческое. Но это не значит, что он не должен отвечать за совершенные преступления.
Не знаю, сколько протекло времени, прежде чем в замке повернулся ключ. Я как раз подошла к цветам и наклонилась к ним, чтобы насладиться чудесным ароматом. Так и замерла, повернув голову к двери.
В палату вошел статный мужчина лет тридцати. Напоминал он адвоката, выбежавшего после тяжелого заседания на перерыв. Темно-синий пиджак был расстегнут, волосы слегка взъерошены, а галстук и вовсе отсутствовал.
— Алина! Доброе утро.
— Доброе… — сказала, выпрямляясь. Радушное выражение лица мужчины не давало повода для волнения. Да и дверь он не запер. Значит, не боится, что я проскочу мимо него и сбегу.
— Меня зовут Даян, и я Командир триста пятнадцатого квадрата.
Все, что могла ответить, это несколько раз хлопнуть ресницами.
— Ты совершенно ничего не знаешь о ресемиторах?
Покачала головой.
— Тогда присаживайся, — указал он на койку, а сам подтянул к ней стул. — Нам предстоит долгий разговор.
За ближайший час я узнала столько нового, что не укладывалось в голове. Ресемиторы — так можно назвать меня и Мартина — имели множество сверхспособностей, благодаря дару Реджере, который путешествует от одного хозяина к другому. От дара нельзя избавиться, не умерев, и я с грустью осознала, что навсегда останусь лишь с его третью. К Мартину перелетели способности менять сны и будущее, ко мне — воспоминания. Главный недостаток дара: ресемитор не может влиять на себя. Даян посоветовал мне переписать воспоминания близким, чтобы они думали, будто я нашла постоянную работу в секретной компании и переехала в другой город. Но менять воспоминания мне некому. Брат погиб, а родители так ни о чем и не узнали.
Вернуться к прежней жизни я больше не смогу. Все ресемиторы действительно скрываются. Некоторые живут в подземных лагерях, именуемых квадратами, а другие — те, которым, как сказал Даян, повезло меньше — попадают в Апексориум. Это что-то наподобие небольшого монархического государства, где царят жестокие законы и усиленный контроль. Его не найти ни на одной карте, никто не знает, где он находится, ведь из него не возвращаются.
Еще недослушав до конца Командира, я зацепилась за этот Апексориум и кратко пересказала то, о чем так давно мечтала — о преступлениях Мартина.
— Для таких, как он, есть суд? — спросила, закончив рассказ.
Между прямыми черными бровями Даяна залегла складка.
— Мы поможем собрать доказательства, записать твои показания и остальных свидетелей. Потом я отправлю все бумаги в Апексориум. Мы в лагерях не держим преступников. А они, мы их называем горожанами, должны будут выслать Инспектора, который заберет Мартина. Там уже суд решит, виновен или нет.
— А я смогу свидетельствовать на суде?
— В этом нет необходимости, если ты, конечно, не хочешь застрять в Апексориуме навсегда. Они разберутся сами. Заниматься преступниками — это их работа.
Потупившись, я тяжело вздохнула. Вот и все. Осталось собрать показания, доказательства и отправить все в суд. Перед внутренним взором всплыло печальное лицо Мартина, когда он опускал пистолет. Только я почувствовала, что хоть немного начинаю испытывать к нему жалость, как отвесила себе мысленно пощечину — Мартину надо было раньше остановиться! Теперь не вернешь всех людей, которые погибли по его прихоти. И мой брат наверняка уже лежит под слоем сырой земли… Черт… Я даже не была на его похоронах. Отлеживалась тут, пока родители страдали от горя.
Но как теперь с ними связаться после того, как я не выходила на связь больше недели? Что солгать? Ведь мне ни в коем случае нельзя никому говорить, кем являюсь и какие происшествия вынудили выпасть из жизни.
Голова закружилась от хоровода мыслей. Надо со всем разобраться по порядку. Сначала подготовить бумаги к суду, пока Мартин не успел куда-нибудь уехать.
— Ты тоже в некотором роде преступница, — голос Даяна вырвал меня из размышлений. Я подняла к его лицу широко распахнутые глаза. — Нам пришлось хорошенько поработать, чтобы стереть ваш танец из памяти множества людей.
— Простите, но у нас не было выбора… Я обещаю каким-нибудь образом компенсировать затраты.
— Да, Роман то же самое твердил.
— Вы с ним тоже говорили? — Я чуть не подпрыгнула на кровати.
— Еще вчера. Он раньше проснулся.
— Могу я с ним увидеться? Он ведь тоже где-то здесь? Надеюсь, вы ему не стерли воспоминания и не отправили домой?
Даян тихо рассмеялся. Открыл папку, которую принес с собой, вытащил из нее несколько листов и протянул их мне.
— Я не могу выпустить тебя из палаты, пока ты не подпишешь контракт на проживание в нашем квадрате.
— Рома такой же подписал? — спросила, пробегая глазами строчки. Большую часть текста занимали правила, не особо отличающиеся от правил проживания в студенческом общежитии.
— Пока еще нет.
Оторвав глаза от контракта, воззрилась на Командира. А с какой стати Роме переезжать в какой-то подземный лагерь и подписывать бумаги, в которых запрещается возвращаться позже 23.00? Кроме того, сюда нельзя приводить друзей, родных, близких (вообще никого) и указано, что житель квадрата обязан занять должность, предоставленную Командиром. Уже не говоря о мелком шрифте: в связи с переселением жители обязаны жить в одной квартире по нескольку человек. С чего Рома примет такие условия в обмен на обязанность лагеря предоставлять стопроцентную защиту и материальное обеспечение?
— Я могу с ним поговорить?
— Конечно. Но сначала должна подписать контракт. Такие правила.
Хоть мне и хотелось сию секунду черкнуть в конце подпись и стремглав нестись к Роме, я несколько раз перечитала текст, осмысливая каждый пункт контракта. Ничего не найдя подозрительного, подписала его, воспользовавшись любезно предоставленной Командиром ручкой.
— Где он?
Даян окинул насмешливым взглядом мою больничную рубашку.
— Сейчас скажу медсестре принести тебе одежду. Нехорошо бегать по лагерю в таком виде.
— Так Рома не в госпитале?
— Уже вчера гулял по лагерю, — усмехнулся Командир. — Неугомонный парень.
— Но вы же сказали, что он не подписал контракт. Как его тогда выпустили?
— У него особый случай.
Кто бы сомневался, что Рому не смогли заставить сидеть в палате даже ресемиторы. Если он не открыл иголкой замок, то явно умудрился договориться с Командиром. Я не стала выспрашивать у него, что он подразумевал под словами «особый случай», а решила побыстрее встретиться с Ромой и узнать обо всем у него.
Медсестра вскоре принесла одежду — очень похожу на мою. Голубые джинсы, светлая кофточка и белье были совершенно новыми. Кто-то не заморачивался со стиркой. И правильно, ведь после аварии и попыток вырваться от Мартина с редкими падениями на землю видок у меня был явно такой, будто я спустилась по дымоходу.
Хотелось как можно скорее увидеть Рому, но я заставила себя сходить в душ, располагавшийся в конце коридора госпиталя, и там же переодеться. Казалось, прошла куча времени, прежде чем я, высушив волосы, наконец-то оделась и выпорхнула в коридор. Медсестра объяснила, как выйти из лагеря наверх — в сад, именно там последний раз видели Рому.
Не думала, что придется запоминать столько информации: за дверью госпиталя пройти по коридору и свернуть после Зала заседаний налево, дальше через метров двадцать повернуть направо, пересечь площадь, подняться по лестнице на второй этаж, на ресепшене сообщить, куда иду и когда возвращусь, затем подняться еще на два этажа, а потом уже просто свернуть к кухне и выйти на задний двор через стеклянную дверь.
Не ожидала, что лагерь окажется настолько огромным! Да это был целый подземный городок! Стоило только не заблудиться в коридорах, и я вышла на площадь, освещенную сверху тысячью мощных ламп. Ручейки воды сверкали, выпрыгивая из мраморного фонтана, обозначающего центр помещения. Мне пришлось сбавить шаг, чтобы ни в кого не врезаться — людей на площади было множество. Они сидели в кофейнях, прогуливались, расслабленно болтая, заходили в магазинчики, несли пакеты, набитые продуктами, некоторые обращали на меня внимание и улыбались. Раньше я бы удивилась и смутилась, но сейчас радовалась: ведь все эти люди такие же, как и я. Они здесь живут, как одна большая семья, и улыбки — это знак, что они принимают меня в нее.
