О, как он в этот момент ненавидел танец! Что ему за дело сейчас было до сдержанной страсти в тихом пиццикато струнных, до деликатных басов и осторожных до поры до времени фортепианных аккордов? Вот нежно и переливчато вступила челеста, и, наконец, зазвучал голос солиста «Вспышки».
Моя любовь, как терпкое вино,
От года год все слаще и хмельней.
Моя любовь, как терпкое вино,
Хранит в себе всю горечь прежних дней.
Моя любовь, как терпкое вино,
Прельщает всех и мучает меня.
Моя любовь — как терпкое вино.
И я так пьян,
В себе ее храня.
Арзала развернулась во всю ширь на последних строках куплета, зазвучала в полный голос скрипка, полетели раскатистые переливы клавишных, и проигрыш захватил Флая в свои объятия. В его помутившемся сознании он танцевал не один — с ним была Антония, светлые волосы выбились из прически и падали на глаза, и она сдувала легкую прядку, а та чуть прилипла к вспотевшему лбу. И она смеялась, а потом начала подпевать.
Наступит день — мне станет все равно,
Не будет стыд жечь пьяные глаза.
Наступит день — мне станет все равно,
Что существуют «надо» и «нельзя».
Наступит день — мне станет все равно,
Пусть ты меня опустошишь до дна.
Моя любовь как терпкое вино?
Ты в жизни раз
Напьешься
Допьяна!
Флай пошатнулся от того, сколько страсти и силы певец и его бэк-вокалистки вложили в эти строки. Темнота стала еще гуще, и стало страшно до тошноты. Не за себя, а за то, что Эдвелл отсутствовал не просто так. За то, что он успел схватить и Тони, и на самом деле ему не чудится ее голос. Она рядом, танцует с ним.
Он закричал и изо всех сил вцепился в станки, чтобы остановиться. Ноги тут же начало выкручивать из суставов — проклятые туфли сдавили ступни так, что боль сделалась невыносимой. К счастью, песня кончилась, и с нею завершилась эта пытка. Перед глазами слегка прояснилось — как раз настолько, чтобы понять: он здесь один. Нет рядом Тони.
Почудилось.
Ноги дрожали, все тело было будто ватное, и уже не оставалось сил, чтобы продолжать. Но арзала началась заново.
Моя любовь как терпкое вино…
Почему песня сменилась? Менял ли Эдвелл музыку, забирая дар у других жертв, или это ему такая отдельная милость? Под плавную грахитану двигаться легче, там нет настолько энергичного ритма, под который телу тяжелее танцевать, если оно болит и измотано. Данза легкая и кружит, даря веселье. Но арзала подчиняет себе, держит в напряжении до последней ноты, и ты работаешь на износ, так, словно за один танец намерен прожить целую жизнь и умереть, когда мелодия прервется.
А музыка становилась все громче, словно невидимому слушателю и наблюдателю было все мало мучений танцора.
В том, что он наблюдает, Флай не сомневался.
Он его чувствовал.
Взаимный танец, удары по лицу, прикосновения, разговоры — все это создало связь. Крепкую, словно железный трос. И Флай надеялся, что ему достанет сил, прежде чем он вырубится, измотать и своего мучителя. Сил было взять неоткуда, боль мешала думать и чувствовать что-то помимо нее, и тогда агент Муха потянул за тот воображаемый трос. Если уж появилась эта связь, то он ею воспользуется.
Танцевать — так вместе. «Я тебя не отпущу, — мысленно позвал он Корни Эдвелла. — Мы с тобой не закончили. Иди сюда и танцуй со мной!»
Но вокруг были только свет и музыка — администратор, хоть и совершенно точно услышал, не шел на зов. Только на пятнадцатом круге неумолимой и жестокой арзалы, танца-поединка, дверь распахнулась, и он встал на пороге, глядя, как Флай, пошатываясь, едва держится на ногах.
— Поди сюда, — велел он, и юноша с новой силой вцепился в станки у зеркальной стены, чтобы не подчиняться.
Туфли снова пытались им повелевать, но ноги все еще принадлежали ему.
— Иди сюда сам, — хрипло, почти мужским голосом сказала фальшивая Лидия — Флай, запертый в чужом обличии. — Потанцуем.
Он едва держался, колени дрожали, все тело мелко тряслось, но когда новый виток арзалы обхватил тело — Эдвелл оказался рядом.
— Потанцуем, — повторил Флай.
И уже не понять было, кто из них — жертва.
ГЛАВА 35, в которой все молодцы
— «Вспышка», — сказала девушка. — Все время она! Уверена, что и самая первая девушка села к нему в машину из-за музыки этого бэнда. Я и сама не поехала с Эдвеллом только потому, что в его авто ныл этот противный голос. Ненавижу «Вспышку» и особенно «Обнимай меня».
— Да? — огорчился Нельви, — а мне нравится.
— И мне, — кивнула Ара, — только теперь с этой песней связаны плохие воспоминания.
— Ну и что? — спросила Ода, которой явно не терпелось хоть что-то сделать. — Поехали в отдел хотя бы, а? Я так не могу — бездействовать.
— Нет! Мы не бездействуем! — отчаянно возразила Антония. — Послушайте, кроме того, что он безумный поклонник Ары, он к тому же фанат «Вспышки»!
— Но у «Вспышки» миллионы фанатов по всей Ригордии и за ее пределами, — с коротким смешком сказал Нельви. — Я сам состою в фанатском клубе этой группы, так вот, по Мантизору таких, как мы — сотни тысяч.
— А клуб этот где-то собирается? — осторожно спросила Ода.
— Это не одна организация, у клуба по городу несколько мест, где можно собраться, — пожал плечами Нельви. — К тому же я не слишком хорошо знаком с другими членами общества — очень много работы. Да я и не больно-то рвусь тереться в таких толпах!
— Жаль, а то бы вы были знакомы с Эдвеллом, может, знали бы что-то полезное, — вздохнула Ода.
— А кто занимается олганизацией концелтов? — спросил учитель Бато. — Встлечами глупп фанатов с алтистами? Может быть, они что-то знают?
— Эта группа часто выступает на конкурсах, входит в программу фестиваля, — заметила Ара, — а значит, с кем-то из Ассоциации «Вспышка» точно сотрудничает. Они даже на открытии были.
— Но что это даст? — спросила Антония.
— Сложно сказать, — ответила Ода Гартон. — Знать бы, о чем спрашивать.
— О том, нет ли в означенном квадрате какого-нибудь помещения, связанного со «Вспышкой»? — спросил патрульный.
Учитель Бато заинтересованно посмотрел на него.
— Я могу позвонить олганизатолам фестиваля по этому воплосу, — сказал он. — У меня только длугой воплос, почему вы ланьше не плидали значения этой «Вспышке»?
— Мы только вчера узнали, что девушку мучали под песню группы, — проворчала Ода.
— И не плидали значения, — обвиняюще сказал Бато, крутя диск телефона. — Господин Виллеми! Плостите, лади всех двенадцати богов, что тлевожу, а можно сплосить, кто у вас занимается общением с Клистином Семи и глуппой «Вспышка». Да, Клистин Семи. Я так и сказал. Клис-тин!
Тони навострила ушки. Но телефон — не рация, и слышался только чей-то густой низкий голос.
— Виллеми — секретарь главного организатора, председателя танцевальной ассоциации, — тем временем пояснила Ара, обращаясь к агенту Гартон. — Проще было бы вызвонить самого председателя, конечно — я бы так и сделала.
— Секретаря лучше, — возразила Ода. — Он сразу назовет и имена, и номера, и адреса — а то и сам сориентирует. Председатель небось к нему и послал бы.
— По-моему, нет, — заспорила Ара, но, как подумалось Тони, совершенно напрасно.
Ода была права.
— Вот спасибо, — поблагодарил Бато и тут же набрал новый номер. — Плостите, Клистин, я Бато Кея, наставник из танцевальной студии. Да, понимаю, что вы заняты, но дело важное. Именно жизни и смерти! Нет, я не ваш поклонник, ваша музыка мне интересна только как задающая новое танцевальное наплавление. Господин Семи, это важно!
Бато нахмурился и сделал вид, что сердито отдувается. И тут Ода не выдержала и выхватила у него телефонную трубку.
— Магический сыск, агент Ода Гартон, — рявкнула она. — Прошу ответить на пару вопросов, и будете свободны. Итак, господин Кристин Семи, нас интересует, как с вашим творчеством или с организацией ваших мероприятий может быть связан Заречный район. Три угла, так. Эээ… Спасибо, господин Семи. Напротив? А сейчас? Нет? Давно? Благодарю. Что? Да. Вы, возможно, спасли чью-то жизнь. Всех благ!
