- Я видел! - Вилор разворачивается и смотрит на меня. - Я сам видел...
- Послушай, - я безумно устала от этого бесконечного и бессмысленного разговора. - Я не договорила. В городе я договорилась с некими людьми... они не знают, кто я и чьи это кости... так вот, я договорилась об исследовании.
Вилор замер на месте, в проеме открытой двери. Луна светит ему в лицо, отчего кажется, будто его золотистые волосы сияют собственным светом.
- Там женский скелет. Молодой женщины. Это все, что они смогли сказать, но... Это точно не твой загадочный незнакомец. Мне незачем тебе врать. На служителе Иститоре полно смертей, я не стала бы просто так вешать еще одну. Просто хочу, чтобы ты знал... и не шёл его путём. Отпусти меня, Вилор.
- Но я видел! - Вилор разворачивается ко мне, резко, и теперь лунный свет давит ему в затылок. - Я помню!
- Я не могу знать наверняка, - мне так жаль его, хотя жалость - опасное, ненужное чувство. - Но у твоей матери не было искры, ведь так?
Вилор непонимающе смотрит мне в глаза, какой-то по-мальчишески растерянный, словно воспоминания снова вернули его в седьмицу лет.
- Думаю, искру ты унаследовал от отца, - теперь уже взгляд отвожу я. - Человеку, владеющему искрой, не составит труда внушить что-то перепуганному семилетнему ребёнку.
Не есть ли он такой и сейчас? Вот только в семь лет он вряд ли мог посадить кого-то на цепь.
- Я могу помочь тебе вспомнить, - говорю совсем тихо. - Ближе к новолунию. Я...
- Ты так хочешь, чтобы Герих оказался злодеем? - невесело хмыкает Вилор. - Потому что он казнил твоих соплеменниц?
- Каких соплеменниц, о чем ты? - мне действительно хочется его ударить, встряхнуть, сделать хоть что-либо. - Шей говорил, возможность приживания тьмы в человеке - большая редкость. Таких как я, в нашем мире единицы, раскиданные во времени и пространстве. Я достоверно слышала только об одной, и та уже давно мертва. А остальные, они просто женщины, не идеальные, которые, вероятно, завидовали, ревновали, изменяли, влюблялись, бросали кого-то, ссорились, делали ошибки... Не ведьмы, не прислужницы демонов.
- Шей?
Небо, просто вырвалось. И это единственное, что он услышал.
- Кто такой Шей?
Я не хотела больше врать Вилору, да и времени придумывать у меня нет.
- Тень. Это его имя.
- Ты зовешь тварь по имени?!
- Зову. Эта, как ты говоришь, тварь, не сделала при мне ничего плохого. Наоборот. Помогала. Каждый раз.
- Я помню историю с твоим женихом, - медленно произносит Вилор. - Мне кажется, то, что с ним произошло, трудно отнести к "ничего плохого". Он потерял рассудок.
- Я просила помощи у тебя, но вот тебе было на меня наплевать. А Шей, - я почти мстительно отмечаю, как темнеют глаза у Вилора при произнесении этого имени. - Шей меня спас. Может, перегнул палку, но если бы не он, не тьма... Теддер просто в лесу меня бы...
Не могу произнести это вслух.
- Теддер, значит, не пришёлся по душе, а тварь...
Вилор делает полшага назад, ее лицо словно бы леденеет, а я понимаю, что все испортила, если только можно что-то испортить в моей ситуации.
- Сначала я пришла к тебе. Ты был мне так нужен, а ты опять меня оттолкнул. Теддеру, значит, отдал бы, а тени - нет? - говорю я почти беззвучно, потому что слова не имеют смысла, потому что сама я себя оправдать не могу. Я хочу сказать ему это, а еще то, что я, если тьма вернётся, или Шей по моему желанию могли бы помочь ему вспомнить. Но какой смысл?
Внезапно, совершенно внезапно, Вилор толкает меня прямо на солому, так что я больно стукаюсь одновременно затылком и локтем, и нависает сверху. Одной рукой придавливает за шею, достаточно сильно, чтобы ощущалась нехватка воздуха, но дышать я еще могу. С трудом. С хрипом.
- И как тебе было с тварью, Тая?
Я не знаю, зачем, почему, как. Что-то внутри вдруг щелкает, словно на мгновение тьма возвращается, охватывает меня целиком, наполняет своей силой, своей злостью, не нуждающейся быть обузданной, не ждущей оправданий, не боящейся ничего и никого. И я широко улыбаюсь, по пересохшим треснувшим губам, по седьмицу немытому лицу течет тоненькая струйка крови. Ее слабый, неуловимый ржавый запах, такой привычный, почти пьянит.
- Очень хорошо, Вилор, - шепчу я. - Мне с тварью. Очень и очень хорошо было. Она честнее людей.
У него горячее, но свежее дыхание, его тело на моем - непривычная тяжесть, которая могла бы быть такой приятной, такой родной.
- Тогда скажи спасибо своей твари за свою сестру, - шепчет Вилор почти мне в рот. - Ее ты не спасла, ведьма. Она умерла через семь горстей после того, как ты к ней пришла.
И я просто смотрю ему в лицо. И только сейчас ощущаю, как трудно дышать, хотя вряд ли к этому имеет отношение рука молодого инквизитора на моей шее.
Глава 36.
Время не ощущается. Ощущается только колючая ломкая сухая солома.
Та же солома. Тот же амбар. Еда, которую я почти не ем, а то, что ем, на вкус как солома. То же ведро для отправления естественных надобностей, которое очищается ежедневно, что не вызывает больше неловкости или стыда. Та же цепь, только теперь больше, чем на треть, вбитая в землю тяжелыми металлическими колышками. Чтобы я не сбежала... или не удавилась.
Вилор беспокоится напрасно. Я не предпринимаю никаких попыток выбраться - из этой тюрьмы или из собственного тела. Просто лежу и смотрю в потолок. Или сплю. Сплю почти целыми сутками.
Больше я не стараюсь отследить приход Вилора. Наоборот. Делаю все, чтобы не увидеть его и не услышать. Тишина, наступившая внутри, прекрасна. В ней нет скуки, мыслей, чувств, переживаний, сомнений, тревог, отчаяния, горя. После того самого дня, когда я разорвала кожу на руках и лице в клочья отросшими за седьмицу с лишним ногтями, тишина пришла как спасение, как утешение, как награда. Я благодарила за нее Небо.
Иногда мне снились сны, от которых просыпалась с неизменными дорожками слез на щеках, сжимая в кулаках клочки проклятой соломы. Дни и ночи сливались воедино. Текли, текли, текли...
Один из снов я запомнила.
Мы с Саней совсем еще дети, мне лет шесть, Сане восемь, а брат младенец, ему еще даже не придумали имя. Стоит пьяно-теплый пестрень, сладко пахнущий бесстыдно цветущими поздними яблонями и вишнями. Кусачая мошкара мерцает в темном ночном воздухе, ведь на чернильно-синем небе только россыпь белоснежных звезд, а от луны остался лишь печальный матово-пепельный ободок.
Саня звонко хохочет, ее светлые распущенные волосы хорошо видны даже в такую пору. Я сердито сжимаю губы - почему она все время дразнит меня?! Конечно, она же старше на целых - я отгибаю пальцы с короткими, неровно обстриженными ногтями - вот, на целых два года! Но все равно бегу вдогонку за сестрой по саду, стараясь не попортить всё еще черные, слепые пока грядки. Мать отругает. Она бы и сейчас отругала за голоногую беготню малолетних дочек по ночному саду, но у нас гости. На пару горстей, пока взрослые не хватились, мы с Саней предоставлены сами себе.
Я нахожу сестру у колодца, она сидит на корточках, держа прямо перед лицом сомкнутые посверкивающие ладони. Вся моя сердитость немедленно пропадает - неужели Саня наконец-то поймала упавшую с неба звездочку? Я подхожу, а сестра смотрит на меня светлыми чистыми глазами и шепчет, тихонечко-тихонечко, и оттого особенно волшебно:
- Светляк...
Я прижимаюсь глазом к ее рукам, сомкнутым в цветочный бутон - Саня действительно поймала светляка, маленького, но самого настоящего, светящегося белым донниковым мёдом. Крохотные крылышки стучатся о ее ладони.
- Дай мне!
- Вот еще! Мой. Смотри так! - Саня ревниво сдвигает пальцы плотнее.
- Не раздави!
- Сама знаю... а ты не лезь!
Мы толкаемся, препираемся, подержать живого светляка сейчас кажется самым желанным на свете. И вдруг я почти удивленно смотрю на свои руки, уже готовые дернуться, ухватить сестру хотя бы за запястья, замираю, не в силах пошевелиться - и крепко обнимаю Саню за талию, прижимаюсь щекой к ее спине в застиранном выцветшем платье, к мягким светлым волосам.
