Обнявшись, мы шли с нею по дорожке, ведущей в Замок, а некогда великолепный уголок природы уродливым пятном расползался в сгущающихся сумерках.
— Неужели я погубила этот дивный мирок?!
— Ну, что вы! Всё дело в магии… магии, что есть в каждом из нас. Оглянитесь!
Сделав, как мне сказала Элжбет, я увидела, как на том самом месте, где я предавалась унынию и горю, хрупкие цветы примулы медленно распускали свои лепестки.
— Но как же?!
— Это всё вы, миледи. Всё вы. Ваши слёзы истинного раскаяния дали жизнь этим цветам. А завтра, когда на вашем прелестном личике засияет улыбка, вы увидите этот сад еще более прекрасным, чем он был до этого.
— Ох, мадам Элжбет, почему вы так добры ко мне?!
— Дитя, мы слишком долго вас ждали. Поверьте, мне. И вы оправдали все наши даже самые смелые ожидания.
— И что же я такого сделала?!
— Вы посадили ростки любви в этом маленьком саду! — и мадам экономка замка Сумрак загадочно улыбнулась. Я же с сомнением посмотрела на развороченные клумбы и искореженные деревья. Выжженную траву я видела достаточно чётко, но вот никаких ростков я не наблюдала. О любви же и речи не шло…
Глава 26. О том, что жить хорошо… а хорошо жить — еще лучше
— Ну, вот! Горячего молочка выпили, теперь и простуда не страшна, — заботливые руки мадам Элжбет убрали поднос с моих коленей и поставили на столик.
— Мадам Элжбет, я вам так благодарна! — удобно устроившись в кровати, я доедала воздушную булочку с корицей, — Если бы не вы… Не знаю, со мной впервые такое.
— Какое?! — женщина возраста моей мамы села на край постели и участливо посмотрела на меня.
— Так, будто весь мир раскололся на двое и… и обрушился тысячью осколками.
— И самый острый, самый крупный осколок впился в твоё сердце, терзая и мучая тебя… — экономка задумчиво вертела уголок фартука в руках.
— Откуда вы знаете?!
— Потому что я любила. И моя любовь не принесла мне ничего, кроме боли и страданий, — Элжбет уголком фартука вытерла набежавшую слезу, — Вот же напасть, столько лет прошло, а никак не забудется.
— Но… я не люблю! — это смешно, какая любовь?!
— Любишь, девочка, любишь. Просто пока не приняла это, а потому и больно, и обидно, и стыдно — всё в одном узелке. Уж поверь мне, я‑то знаю.
И мы обе замолчали. Каждая из нас думала о своём.
Суровый горный ветер стучался в окна, поздним гостем просясь в замок. Лунный свет ночным вором проникал в мою уже такую родную комнату. Камин задорно хрустел горящими дровами и дровишками. А мне… Мне было тепло и уютно в этой домашней тишине.
— Мадам, вы… наверное, должны знать, скоро я покину 'Сумрак', как вы и говорили. Надолго я не задержалась.
— Глупости, миледи! — экономка взяла блюдечко с крошками из моих рук и поставила его на поднос. Поправив выбившуюся из пучка седую прядь, она невозмутимо продолжила, — Герцог строг, вспыльчив и, порою, совершенно невозможен, но… у него доброе сердце. Он отходчив и на многое предпочитает закрывать глаза.
— Думаю, на то, что сделала я, закрыть глаза он не сможет, — шумно вздохнув, я в упор посмотрела на Элжбет, — Я могу вам довериться?! Понимаете, все секреты я делила с мамой, а потом еще и с мачехой, которая стала моей наставницей… Мне так тяжело без них!
— Конечно — конечно! Маленькая леди, поверьте, я умею хранить чужие секреты. И тоже знаю, что значит жить, когда не с кем словом перемолвиться!
— Спасибо, мадам, — собравшись с духом, я поведала о наболевшем, — Когда граф Лайнвуд окликнул меня, первой моей мыслью…
Часы пробили двенадцать, а Элжбет всё еще была здесь, рядом со мной. Она задумчиво водила рукой по одеялу, пока не заговорила:
— Милорд простит вас! Не печальтесь. Герцог — могущественный маг, ему открыты все секреты мироздания, но вот ваша девичья душа для него тайна за семью печатью. А от тайны он никогда не отступался.
— Вы не видели его лицо! Мне казалось, что еще миг, и он испепелит меня на месте! Разорвет на части!
— Вы… нужны ему. Очень. И не для его грандиозных магических планов, как он думает сам, а для него самого, для души.
— Сомневаюсь, мадам Элжбет. Лорд Рихард так уверен в себе. Так холоден и всезнающ. Зачем ему кто‑то еще?!
— Милорд более чем кто‑либо в этом мире достоин быть счастливым, и я говорю это не как его экономка и домоправительница, а просто как женщина.
— Я не знаю. Мне кажется, что всё кончено. И он так и не узнает, что я выбрала его. И жизнь с ним, — грусть и тоска с новой силой завладели мной. Свернувшись калачиком под одеялом, я пыталась унять ту боль, что пульсировала в груди.
— Пф! Кончено?! Вы, уж извините, леди, но вы не знаете, что значат ваши слова 'всё кончено'! — домоправительница замка сердито фыркнула.
— А вы… знаете?! — тихо прошептала я.
— Знаю, к сожалению! — Элжбет, поправив одело на мне, присела на краешек постели, — Есть нечто, что нам не изменить! Ни вам, ни мне! Мы бессильны пред нею! И нам никогда не вернуть тех, кого она забрала. Ей всё равно, что всё ваше счастье сосредоточено в этих людях… Остальное — глупости! Всё остальное — можно исправить.
— Мадам Элжбет, простите, но о чём вы?!
— О смерти, леди Кьяра. И моя жизнь тому подтверждение.
— Расскажите?!
— Я же обещала, — мадам разгладила складки своего платья и, помолчав минуту, продолжила, — Мне было столько же, что и вам. Молоденькая совсем. Не знала ни жизни, ни мира. В Брогене, городок на востоке герцогства, прожила всю юность. Родители мои из дворянства, старого древнего рода. Но, к сожалению, бедного как храмовая мышь. Меня, дочурку единственную, выдать решили за купеческого сына. Толстый такой паренек…был. Розовощекий, упитанный, а глаза, точно васильки. Хайном звали. Неплохой, трудолюбивый. Если б не отец его, может что и срослось бы у нас с ним. Я девушкой была бойкой, своенравной, а он парнем скромным. Ходил за мной, словно прикованный, цветочки дарил. Но господин Маркем, владелец всех суконных мастерских города, от сына ждал иного. Напора ждал. Уверенности, а где‑то и дерзости. А Хайн… Хайн же в глаза боялся смотреть, смущался да краснел. Вот надежду отец его на будущую невестку и возложил. Родить я должна была внуков, будущих наследников и продолжателей дела.
— И родили?! — тихо спросила я.
— А как же, девочка, родила… только не Хайну. Не нашли мы с его отцом языка общего. Жених меня пред ним не защищал, всё кланяться просил и помалкивать. А меня словно демоны в спину толкали. Я ж и грамоте и счёту обучена была, и умничала много. То да не так, сё да не так. Не шло у нас на лад. Мои не вмешивались, а господин Маркем заточением мне угрожал, стоит в семью его войти. А не войти я не могла, ссудил он родителям много золота, век бы не расплатились. Да только судьба решила по — иному.
