- Что? – в этот момент я готова была пообещать ему всё, что угодно. Вообще всё, только бы он не останавливался.
Но он, конечно, остановился.
- Я буду смотреть на тебя с Небесного луга. Ну, не постоянно, конечно, – он щёлкнул меня по носу. - Периодически. Веди себя хорошо.
- Не прощайся со мной раньше времени, идиот! – разозлилась я. Стоило, впрочем, поблагодарить его за эту отрезвляющую злость: я пришла в себя настолько, чтобы натянуть хотя бы нижнюю рубашку обратно. Эймери стоял рядом, прижавшись к стене лбом. – Ничего мне не надо, сама разберусь. И с дипломом, и со всем остальным. Как твоя поездка?
- Нормально, – светскость темы разговора могла бы показаться даже забавной. – Встретили, измерили от и до, укололи, отправили обратно. Первого июня в восемь утра за мной придут сюда. Заберут ключи от дома, проводят... куда нужно. Я так хорошо себя зарекомендовал, что мне всецело доверяют, что приятно. Я хотел тебя попросить... если за Ксютой так и не придут, пристрой её куда-нибудь? Есть что-то невообразимо неправильное в том, чтобы быть бездомным. Хотя к крысам это не относится, если что.
- Хватит нести всякую чушь! – мне нечего было ему сказать, нечем утешить, нечем даже отвлечь. Впрочем... я придвинулась ближе, поднырнула под руку, снова словно оказываясь прижатой им к стене.
- Хортенс, у меня отличная выдержка, но не безграничная. Давай расходиться. Экипаж во Флорбург заказан на шесть утра. Впрочем, тебе не обяза...
- У тебя было много женщин? – перебила я, глаза Эймери забавно округлились.
- Кого?!
- Я знаю, мне отец рассказал.
- О чём?!
- О женщинах. Которых он к тебе приводил после того, как... когда мы тогда расстались. Их было много? Ты помнишь самую первую?
Эймери посмотрел на меня... странно.
- Иди отсюда со своими глупостями!
- Не помнишь даже, сколько было?!
- Не помню. Не считал. Иди, кому сказал. А то проспишь завтра, потом сама же обидишься.
- То "чем могу помочь", "то иди отсюда", – я погладила его по щеке. Приложила ладонь к груди, но стука сердца не почувствовала – то ли место выбрала неверное, то ли авторы романтических книг преувеличивали его громкость и силу. – То раздеваешь меня, то прогоняешь. Заставляешь меня всё время чувствовать, что я навязываюсь.
- Прогоняю, потому что не хочу портить тебе жизнь. Раздеваю, потому что не могу сдержаться. Только выгонишь тебя, как же...
Я закусила губу и положила руку ему на живот. Кожа казалась такой холодной даже через рубашку.
- Хортенс, прекрати немедленно!
- Кого из тех женщин ты запомнил?
Эймери поцеловал меня снова, не давая договорить, но моим рукам не мешал, и я воспользовалась этим, хотя сама не верила, что могу сделать нечто настолько бесстыдное.
Легко быть смелой, когда голова кружится. От пережитого только что возбуждения, оборванного на полпути. От страха, от жгучей обиды – и на судьбу, и на него, и на себя, и на целый мир. От злости и беспомощности. Он нежности и желания.
Он протестовал довольно слабо, даже когда я, осмелев до крайности, расстегнула его ремень, и тот соскользнул на пол, предательски громко звякнув металлической пряжкой. Вероятно, и ему тоже нелегко давались эти остановки. Мы так и стояли у стены, полураздетые, растрёпанные, смущённые и в то же время отчаянно желающие касаться друг друга, изучать эти ощущения. Эймери положил свою руку поверх моей – и мне это нравилось, мне нравилось абсолютно всё, что он делал и как. Нравилось, как темнеют его глаза, как подрагивают ресницы, как меняется его дыхание, как он на меня смотрит, нравилось вдыхать его дыхание, даже знать о том, что завтра мы куда-то поедем вместе. Нравилось чувствовать ответный импульс в его теле, чувствовать, как он реагирует на меня, это перекрывало стыд, перекрывало страх.
- Сколько у тебя было женщин? – повторила я, уткнувшись в его плечо лбом. Он легонько ущипнул меня за предплечье.
- Ни одной. Да, мальёк Аделард не соврал, он действительно приводил всяческих ночных тальп, причем отличного сорта и качества, папаша не поскупился на лучшие публичные дома Айваны, надо полагать. Но я с ними не спал. Мы пили чай с печеньем и болтали о жизни. Дамы были только за – деньги платят, а пахать не надо.
- Врёшь! - я отодвинулась, чтобы посмотреть в его глаза, смеющиеся и печальные. - Нет, ты правда нагло врёшь мне в лицо, ты меня щадишь, а я же по-хорошему...
- Хортенс, не заставляй меня снова просить тебя уйти. Ты разве не знаешь, что если человек попадает на Небесный луг с огромным чувством вины на душе, то он потом по колени, а то и по пояс или по грудь врастает в землю?
- С чувством вины из-за ночных тальп? – уточнила я, а Эймери засмеялся.
- Нет.
- Совсем не раскаиваешься?! – возмутилась я, а он ловко натянул на меня верх платья и застегнул пуговицы.
- Ты же понимаешь, о чём я. Хортенс, уже поздно. Ты и так будешь всю ночь мне сниться.
- Этого мало.
- Бесчеловечно мало.
Я сделала несколько шагов в сторону двери. Обернулась. Эймери догнал и снова обнял меня, порывисто и так сладко.
- Спасибо.
Дверь закрылась за мной бесшумно, но в голове грохотал то ли водопад, то ли горный обвал – что-то неотвратимое и оглушающее, как любовь или смерть, допустим.
Глава 30. Много печали
К Флоттершайну маленький городок Флорбург оказался куда ближе Вуджина. Мы прибыли туда уже через полтора часа – волшебных полтора часа в тесном закрытом пространстве. Эймери помог мне выбраться наружу и так и не выпустил моей руки из своей. Несмотря ни на что, мне было отчаянно, сказочно хорошо в тот момент: погода всё больше напоминала летнюю, воздух был чистым и свежим, а Эймери, кажется, окончательно сдался нашему общему притяжению, и хотя мы старательно ограничивались поцелуями и относительно невинными прикосновениями, это всё равно было куда больше, чем я могла бы мечтать.
Флорбург был совершенно очаровательным местечком – или в моём тогдашнем состоянии он просто показался мне таковым? Очень светлый городок, несмотря на ранний час и выходной день, уже активно живущий своей собственной жизнью, далёкой от убийств, мрачного незаконного чаровства и прочих ужасов и печалей. Нас высадили неподалёку от проходящего через весь город речного канала, и мы постояли на ажурном мостике, выгнувшемся кошачьей спинкой, глядя на проплывающие под мостом лодочки. Стояли, пока Эймери с нарочитым возмущением не сказал, что находиться на мосту более не может: здесь было слишком много расставаний, признаний в любви и жарких поцелуев, а нам надо настраиваться на деловой лад.
И мы пошли вдоль канала, мимо уютных скамеек с высокими спинками и округлыми подлокотниками, гуляющих с детьми дородных малий, малье и гувернанток, цветочных клумб с пышными белыми, сиреневыми и жёлтыми шапками первоцветов, которые явно не радовали бы глаз девятого апреля без соответствующих артефактов, подготовленных обладателями земных даров. Даже улицы, точнее, улочки Флорбурга назывались очаровательно: улица Тигровых маргариток, например.
- Я бы осталась здесь жить! – озвучила я, когда Эймери принёс нам чайник с чаем и две пушистые, обсыпанные зелёной сахарной пудрой булочки в одной маленькой пекарне с видом на канал.
- М-м-м, здесь неплохо, – согласился он, вдыхая горячий чайный пар, поднимающийся над кружкой. – Тихо, и пока что мне даже ни одного жуткого воспоминания не встретилось. Здесь и вещи на удивление мирные. Но жить? Что тут делать твоему Гийому? Ему нужна столица, Сенат, близость родительской семьи.
- Как ты хорошо его знаешь! – я засмеялась, скрывая неловкость и смущение, которые всегда испытывала, стоило только Эймери заговорить об Армале. Но тему он развивать не стал, к нам как раз подошла молоденькая пышногрудая работница с двумя креманками с чем-то белым и воздушным, вероятно, творожным кремом. Она кокетливо улыбнулась Эймери, сказав что-то неконкретное и бессмысленное по поводу погоды и ранних гостей, а тот подхватил разговор с завидной непринуждённостью. Минут через десять девушка с готовностью принесла белую салфетку и карандаш и, склонившись над Эймери, принялась рисовать план пути от булочной до нужной нам улицы Белой лилии. Идти оказалось прилично, и малью Чайти, как и её дочку Лиссу, девица не знала, хотя шанс, разумеется, был: всё-таки городок маленький.
