— Потрудитесь объяснить.
— У меня встречное требование, — я сложила руки на груди, потому что они начинали дрожать. — Потрудитесь и вы объяснить своё поведение. С тех пор как мы вернулись из лесу, вы старательно притворяетесь, что едва меня знаете, а теперь и вовсе…
И я не смогла. Не смогла заставить себя завершить фразу. Вот выпущу эти слова на волю, и они обязательно сбудутся. Но мне всё же удалось проглотить подступивший к горлу ком.
— Вы отбываете восвояси. И раз уж послание мне доставил Алексис, а вы никаких инструкций не оставили, я не совсем понимаю, какую судьбу вы уготовили мне. Ведь ваша обязанность — доставить меня в Столицу.
Он опустил взгляд.
— Наша задача здесь выполнена. Вы всё верно сказали. Единственным недобитком в лесу оказался алхимик. С ним мы расправились. Здешним больше ничто не угрожает. А вы… я затем и передал вам документ.
Документ… я не хотела его открывать. Я… боялась его открывать. Что ж там такого написано, раз он на словах отказался мне передать?
— Видимо, для вас спасение ворожеи от костра оказалось лишь приятным дополнением к героической миссии. Не думала, что сказать мне это в глаза — такая непосильная для вас задача. Но что это я? Предъявляю претензии к вам так, будто вы мне чем-то обязаны.
Бумага жгла мне пальцы. Я прошагала к столу и припечатала испорченный конверт к столешнице.
— Желаю вам доброго пути. Предполагаю, обязанность конвоировать меня ко двору вы переложите на чужие плечи.
Я отступила на шаг от стола, повернулась. И не успела сбежать.
Он поймал моё запястье. Развернул к себе.
— Велена…
— Не смейте! — прошипела я ему в лицо. — Не смейте так меня называть! Я вам благодарна. Это знайте. Вы спасли мою жизнь, и я этого не забуду. Ступайте домой с лёгким сердцем, генерал Эревин.
А внутри что-то лопалось, рвалось и рассыпалось на мельчайшие, беспощадно острые осколки.
— В послании — пожалованная тебе Императором свобода. Вчера из Столицы вернулся гонец, — он помолчал. — Я отправил письмо ко двору сразу по возвращении. Описал всё, что случилось с Ирнаром. Как ты меня дважды спасла. Как сама чуть не погибла. Император освобождает тебя от обязанности приносить ему присягу на верность. Ты её и так уже доказала.
Я сглотнула. И почему же меня не радовали эти вести?.. Ведь о таком исходе можно было только мечтать.
— Так, значит, ты и впрямь свободен, — прошептала я. — Мы оба свободны. Тогда, пожалуй, и говорить не о чем.
Пальцы на моём запястье судорожно сжались. Он втянул в себя воздух, будто собирался с силами, чтобы сказать то, что сказать не решался.
— Я не имею права, Велена… даже рядом с тобою стоять. Не могу себе это позволить. Не достоин.
Я застыла. Хотела бы вырваться, наговорить ему новых гадостей и вылететь прочь из этой мучительной тишины. Но его тон — в нём зазвучала та самая тоска, которую я так часто ловила в его глазах, когда…
Взглянуть на него стоило немалой смелости. Он смотрел вниз, на свою руку, по-прежнему сжимавшую моё запястье. Большим пальцем провёл по коже вверх-вниз, заставляя меня замереть, задохнуться от ощущений.
Он смотрел и смотрел, будто запоминал, каково это — касаться меня.
Да что же такое, в конце концов, с ним творилось?..
— Я н-не понимаю. Ты больше всех остальных имеешь на это право. Ты же спас меня…
— Я едва тебя не угробил! — пальцы стиснули моё запястье, и я едва успела прикусить губу, чтобы не ойкнуть. — Знал, что Ирнара нельзя недооценивать, но понадеялся на твой дар, оставил тебя с ним, даже не разобравшись… Я ничего не знал о печати. Это я-то, сам таскающий артефакт! Я рассчитывал, он потащится в лес вслед за нами.
Я медленно, очень медленно выдохнула. Так вот что так его ело все эти дни…
— Но кто-то же вас предупредил. Признавайся, совсем без присмотра меня не оставил?
Эревин качнул головой.
— Оставил Волчонка за ним присмотреть, но приказал не высовываться.
— Ну вот! И он тебя не подвёл. Всё обошлось.
— Обошлось? — он уставился на меня, будто не верил своим ушам. — Ты едва не… Я едва тебя не потерял! Это моя вина, она непростительна.
— А может быть, это мне стоит решать, что простительно? Если бы не ты, я бы не выкарабкалась.
— Если бы не я, тебе бы и не пришлось!
— Если бы не ты, чёрт знает, что этот алхимик успел бы тут натворить. Прекрати со мной спорить!
Он потянул моё запястье вниз, вынуждая едва ли не упасть ему на грудь. Я протестующе ойкнула, но этот северный медведь и ухом не повёл. Видимо, всерьёз настроился выиграть спор и убедить меня в том, что ни в коем случае меня недостоин.
— Генерал подчиняется только Императору, — напомнил он. — Никакая лесная кош…
Я не стала ждать, пока он закончит. Опустила свободную руку ему на грудь и, будто слепой котёнок, ткнулась губами в его губы.
И, кажется, это сработало. Нет, точно сработало. Хорошо сработало. Даже слишком.
Сначала он замер и, кажется, даже дышать перестал. Моё запястье, как по волшебству, освободилось.
Я слегка отстранилась, но не успела отпраздновать свой триумф. Крепкие руки сгребли меня в охапку, не давая сбежать, и генерал Эревин ответил на поцелуй, отыскав мои дрожащие губы. Я мгновенно, как по волшебству, забыла все наши споры.
Жар, поднимавшийся из глубин моего и без того полыхавшего тела, кажется, никакого отношения к дару не имел.
Ох, так вот за что все любят поцелуи…
Спустя мгновение и вечность я оторвалась от его настойчивых и жадных губ. Дыхание моё безнадёжно сбилось. Я едва соображала, но всё же умудрилась пробормотать:
— Ты… собирался что-то возразить?
Его затуманенный взгляд блуждал по моему наверняка пунцовому лицу. Он медленно покачал головой. Тёмная прядь упала на лоб.
— И в мыслях не держал, — сказал он хрипло.
— Я понимаю, впрочем, — я подцепила пальцем свисавшую с его могучей шеи цепь. — Медведю с кошкой, и тем более лесной, ужиться наверняка не так-то просто.
Он заглянул в мои глаза:
— Любой медведь тебе на это возразит: пустые суеверия.
Я опустила взгляд, уткнулась лбом ему под подбородок:
— Знаешь, кошки тоже страсть как падки на медведей.
— Все кошки и на всех медведей?
Я невольно хмыкнула, потёрлась носом о его рубашку:
— Не могу сказать за всех. А мне достаточно и одного.
Эпилог
На исходе лета на холмах зацвёл душистый вереск.
Но это было, пожалуй, не единственным важным событием в Тахтаре. Как раз к концу лета мне всё же удалось окончательно переубедить генерала Ареса Эревина в том, что он, несмотря на его упёртый нрав, тоже достоин счастья. Потому что отказываясь от него, тем самым лишал счастья и меня. А это только усугубляло его вину по отношению ко мне. Эту нехитрую, но эффективную формулу я вывела после ещё полудюжины споров.
Впрочем, все наши перепалки в последнее время заканчивались одинаково, да так, что от одних воспоминаний начинала закипать кровь.
«Медведи» никуда не ушли — по решению генерала, остались до первых заморозков, чтобы помочь Тахтару и окрестным селениям подготовиться к зиме.
И даже Вучко время от времени возвращался домой из добровольного изгнания. Мои братья и отец взяли над ним опеку, помогая с трудностями, которые хорошо были известны лишь им четверым.
Жизнь постепенно брала своё, притупляя боль от случившегося и заставляя смотреть вперёд. И я смотрела. Смотрела вперёд и с надеждой.
Потому что вчера генерал Эревин наведался в дом на холме и, уже привычно почесав за ухом Пушка, объявил, что к зиме его ждут в Данутаре.
— Матушка написала, что не побоится отчитать за моё длительное отсутствие самого Императора, — усмехнулся он. — И что-то мне подсказывает, так она и сделает.
— Ты, конечно, должен ехать, — я покачала головой. — Тебя ведь дома с окончания войны не видели. И не только тебя. Твоих воинов тоже.
— Но чего мне матушка точно не простит, — продолжил Арес Эревин, — это возвращения с пустыми руками.
