– Сочувствуешь? – Я вскинул брови и усмехнулся. – В самом деле?
Аня услышала. Точно услышала! Замялась на долю секунды, сглотнула, но, как ни в чем не бывало, продолжила:
– В деревнях и не такое случается. Я могу рассказать, что творилась в нашем поселении. Конечно, если захочешь. Такого не в каждой гильдии сочинителей придумают. Даже взять Фарека и Ваю. Это у которых я…
– Я пришел за тобой! – не в силах слушать ее, перебил я. – Пришел, не потому, что ребенок оказался не от меня. Я пришел за тобой.
Чувствуя, как края миски врезаются в пальцы, а каша встает тошнотворным комом в горле, отставил еду подальше. Глядя на Аню, крепко сцепил руки в замок и вдыхал глубже. Одолевала злость и нежность, желание встряхнуть девчонку… Нет. Женщину. Я видел перед собой женщину, о возрасте которой можно спорить. Передо мной сидела любимая женщина, которую хотелось встряхнуть, лишь бы она услышала, что нужна мне. И ее хотелось оберегать даже от самого себя.
– Я совсем забыла о Дароке, – свесив голову на грудь, едва слышно произнесла она.
– Я способен убить любого васоверга, – ответил я. Подавшись вперед, спросил: – Веришь мне?
Тени ресниц прятали ее глаза. Она молчала – я злился сильнее. Понимание, что не всех в Фадрагосе можно убить и тем самым обеспечить спокойствие Ане, бесило. Мог ли я убить Дарока, избегая в дальнейшем боев с васовергами? Возможно, надо было не спешить и найти такой вариант. Но я не нашел. И теперь вынужден говорить ей, что в каком‑то роде служу Дароку. Что мужчина, которого она боится сильнее меня, стоит выше меня! Она думает о нем, сидя после долгой разлуки рядом со мной! Волтуар, Дарок… Я сжал кулаки, зажмурился. Тошно!
– Верю.
Клетка в груди раскрылась, выпуская кипящую лаву. Я выдохнул, чувствуя сильнейшее облегчение. Потер виски и сказал:
– Но я не стану этого делать. Догадаешься почему?
Она покачала головой.
– Потому что я верю, что ты и сама можешь убить любого васоверга.
– М‑м… Могу.
Ветер покачал темные пряди, пощекотал ими девичью щеку, и Аня резким движением вытерла ее тыльной стороной запястья. Резко взглянула на меня – пламя усилилось в глазах, жадно впитывая отблески костра.
– А ты будешь просто смотреть?
– А тебе нужно мое вмешательство? – хотел спросить с тем же вызовом, с каким спросила она, но вовремя удержался и вложил в тон учтивость.
– Нет. – Она моргнула; плечи опустились, спина выпрямилась. – Нет, не нужно. Я просто… – Оставив ложку в каше, почесала щеку. – Я давно не направляла кинжал против кого‑то. О Ксанджах тоже не вспоминала.
Я пожал плечами.
– Ничего. Я готов напомнить все, что ты забыла. Да и я научился кое‑чему новому против васовергов.
– Против них есть что‑то действенное? – удивилась она.
– Подлый прием, – я улыбнулся. – Говорят, стыдно его использовать.
– Пусть стыдят кого‑нибудь другого! – Она фыркнула и закатила глаза. – У них ни совести, ни жалости! Как угрожать на цепь посадить и заставлять рожать, как скотину, – так это не стыдно. А как…
Я рассмеялся. Решил сказать ей, что уладил вопрос с Дароком и что горжусь ею.
– Аня, – обратился и, продолжая улыбаться, замолк…
Замолкла и она.
Несколько мгновений сидели в тишине неподвижно. Я слушал отголоски ее имени в голове и вспоминал минуты нашего расставания в сокровищнице. Тогда я знал, как сделать ей больнее. И сделал.
Аня посмотрела на меня, и я стушевался под чувством вины. Стоит попросить прощения? И что изменят слова? Глядя в ее глаза, видел, как они наполняются слезами. Я всегда знал, как сделать ей больнее. Почему всякий раз не знаю, как унять ее боль? У Волтуара бы получилось, а я ни на что не годен.
– Аня, я…
Она выронила миску. Ахнула и бросилась на корточки. Попыталась собрать кашу с земли, и даже собрала, зачерпывая ее с землей и лесным мусором. Нахмурилась, глядя внутрь миски, будто не осознавала, почему там грязь. Медленно опустила ее в траву и поднялась. Отошла от костра, оглядывая поляну. Быстро повернулась ко мне спиной, словно прятала что‑то. И показательно сцепив руки за спиной, только подчеркнула, что ей есть что скрывать.
Я ждал, не двигаясь, молча. Вскоре она шмыгнула носом, и сердце в груди сжалось сильнее. Ненависть к себе возросла.
– Прости! – пискнула Аня, наконец сдаваясь перед слабостью. Не поворачиваясь ко мне, расцепила руки и принялась вытирать щеки. – Я так давно не плакала! Ты тут ни при чем, чесслово! Просто… Ух! Ты мне столько вестей принес! Вот они и зацепили за душу.
Рассмеялась тихо. И тут же всхлипнула. Я зажмурился крепко, понимая, что устал ждать. Устал беречь ее, не прикасаясь к ней. Привстав, взял ее за руку и потянул к себе. Она дернулась, собираясь отскочить, но я крепче стиснул ладонь. Понимал ее чувства, разделял их, как и понимал, что кто‑то из нас должен переступить барьеры в виде многочисленных сомнений и страхов. Я больше не мог ждать, когда она справится самостоятельно. И у меня больше не было сил преодолевать барьеры между нами в одиночку. Я тихо попросил:
– Хватит, Аня. Хватит.
Она смотрела на наши сцепленные руки так же, как смотрела когда‑то давно в обители викхартов. Тогда она была пьяна. Теперь пьяны мы были оба. Прикосновение к ней дарили тепло, и оно разливалось по всему телу, принося с собой умиротворение. Все правильно. Все так, как должно быть. Я притянул ее к себе, и она послушно преодолела разделяющие нас шаги. Словно чужая, села мне на колени и уставилась на грудь. Чувствуя дрожь во всем теле, погладил ее по волосам. Мягкие, гладкие. Прижался подбородком к виску с распухшей венкой и вдохнул аромат трав. Скривился, когда Аня прижалась ко мне и разрыдалась. Слушая всхлипы и плач, стал качаться с ней на руках и тихо повторял ее имя:
– Аня, Анютка, Анечка…
Ее лиертахон метался по поляне, пытаясь разобраться в случившемся. Устав бегать вокруг нас, лег напротив на живот и с тихим воркованием внимательно следил за нами. Я продолжал гладить Аню и после того, как она перестала плакать. Перебирал ее волосы, слушая дыхание и обдумывая, что сказать ей, чтобы не ранить. В какой‑то миг ощутил, как она выпустила воротник моей куртки, который сжимала до скрипа. Ее рука сползла по моей груди и ослабла. Я тихо позвал:
– Аня.
Она не шелохнулась. Осторожно отстранил ее от себя и увидел закрытые глаза, безмятежное лицо и блестящие от слез подбородок и губы. Аня спала… Стараясь не потревожить ее сон, пересел вместе с ней на плащ. Дотянулся до ее плаща, накрыл нас и устроился удобнее. Удерживая ее в объятиях – беззащитную, всецело доверяющую мне, – понял, что всегда желал именно этого. Этой возможности чувствовать ее в своих руках. Чувствовать своей.
Аня
В жизни я повидала немало снов. Бывали добрые, бывали злые. Иногда кошмары мучили даже наяву. Это когда бегаешь по лесу, не различая ничего вокруг и портя свою одежду и нервы друзьям. Наверное, пришло время посмотреть добрые сны, которые способны мучить наяву не хуже злых. «Когнитивный диссонанс!» – дружно закричали бы всезнайки на Земле. «Любовь» – с сочувствующей улыбкой сказала бы Елрех. И с ней не поспоришь. С любовью вообще спорить бессмысленно. Я пробовала, и, даже побеждая, чувствовала себя проигравшей.
Вероятнее всего, я пришла на рассвете домой и после всех переживаний забылась крепким сном. Настолько крепким, что он показался реальностью. Кейел снился мне часто. Обычно мучил – к этому я привыкла. И к тому, что Вольный в поисках мести мог жестоко убить, и к тому, что устраивал назидательную порку, и к Лери в его объятиях, и к знакомству с его сыном. Но к его утешениям привыкать не приходилось. Удивляло и предложение пойти с ним. В поход ли, в очередную ли сокровищницу, в пекло… Есть ли разница? Куда бы мы ни пошли, отовсюду выберемся.
В какой‑то миг я даже поверила, что не сплю. Очень рано поверила… Так все было реально: ветер, запахи, вкусы, голоса – жизнь вокруг. Потом этот дурацкий разговор после заката! Стоило портить сон глупыми расспросами? Вдруг больше такой не приснится.
