Желудок рванулся к горлу. Она прижала дрожащие пальцы ко рту.
На песке лежал труп.
* * *
В ее сне небеса плакали кровью, а океан пылал. Мэгги задыхалась.
Боль прыгнула на нее из темноты — жестокая, оскорбительная, безжалостная, бросившая ее лицом вниз на камни. Ладони у нее горели. Голову обдало жаром. Колени вспыхнули огнем. Она попыталась закричать, но пламя лишило ее голоса, пожирая мягкие ткани языка и рта, обжигая горло.
Маргред металась во сне, в груди у нее хрипело и клокотало, сердце билось как сумасшедшее. Она горела и высыхала, превращалась в мумию…
Она со стоном открыла глаза.
Серый рассвет притаился в уголках подоконника, медленно облизывая обитые деревянными панелями стены, выстроившиеся в ряд романы Брэдфорда и Конан Дойла. На полке ниже стояла детская фотография Калеба, на коленях у него сидела Люси.
Калеб. Она была в комнате Калеба.
А Люси, уже вполне взрослая, переминалась с ноги на ногу в дверях. На губах ее играла виноватая улыбка, она была одета в зеленую футболку, на которой красовалась надпись «Клипперс». Отголоски ночного кошмара Маргред затуманивали глаза молоденькой девушки.
Маргред все пыталась вырваться из цепких объятий сна. Что-то в затуманенной глубине этих глаз подсказывало ей…
Люси растерянно заморгала.
— Извините, что разбудила вас. — Она протянула ей свой сотовый телефон. Ее глаза вновь были яркими и блестящими, как солнечный свет на поверхности моря. Теплые зеленые глаза. Глаза Калеба. — Это брат. Он хочет поговорить с вами.
Маргред села на кровати, чувствуя, как по спине стекают струйки липкого пота, и неловкими руками взяла трубку телефона.
— Алло?
— Мэгги.
Сердце у нее глупо и радостно сбилось с ритма.
— Да?
— С тобой все в порядке?
— Д-да.
А почему с ней что-то должно быть не в порядке?
Но Маргред не давал покоя ее странный сон, беспокоило то, что она увидела или вообразила в глазах Люси. Она снова взглянула на Девушку.
Люси лишь молча пожала плечами в ответ.
— Что случилось? — спросила Маргред.
— Пока еще не знаю. — Глубокий голос Калеба звучал жестко. Ровно. Невыразительно. — Я как раз еду, чтобы все выяснить. Никуда не выходи из дома, хорошо?
Она поняла, что он очень занят, но все-таки нашел время позвонить. Такая забота тронула ее до глубины души. Но при этом она не намеревалась позволять ему указывать, что ей делать.
— У меня в десять утра начинается смена, — сказала она.
— Скажи Антонии, что не можешь прийти. К тебе зайдет кое-кто, чтобы поговорить.
— Он может поговорить со мной в ресторанчике Антонии.
Она услышала, как Калеб глубоко вздохнул.
— Когда они придут к тебе… Они?
— Скажи им правду. Столько, сколько сможешь.
От досады Мэгги прикусила губу. Какую правду? Ее правда оказалась ему не нужна.
Столько, сколько сможешь…
Или столько, сколько смогут принять Калеб и его таинственные «они»?
— Калеб…
— Я должен идти, — произнес он все тем же отрывистым, официальным тоном. — Мэгги…
Она ждала. Сердце готово было выпрыгнуть у нее из груди, а телефонную трубку она сжимала так, что побелели костяшки пальцев. Она ждала, что он рассеет мрачное предчувствие, навеянное приснившимся кошмаром, рассеет его светом своей рассудительности, своего горячего, сильного, верного сердца.
— Береги себя, — сказал Калеб и повесил трубку.
* * *
На берегу кипела бурная деятельность.
Под деревьями на мысу был развернут временный штаб. Он будет действовать до тех пор, пока место преступления тщательно не осмотрят и изучат, после чего весь полицейский аттракцион переместится в комнату досуга в местном клубе. Разумеется, это причинит массу неудобств островитянам, а Антония так вообще выйдет из себя, но недовольство мэра было последним, что занимало мысли Калеба в данную минуту.
Прибыл судебно-медицинский эксперт, который увез тело в лабораторию в Аугусте. На этот раз ему придется иметь дело не с очередным раздувшимся утопленником. Эта женщина умерла совсем недавно. Ее жестоко убили.
Даже Калеб, казалось бы, привыкший к смерти и закалившийся после войны в пустыне, был потрясен состоянием ее изуродованного обнаженного тела. Видом и характером полученных ею ран.
И паутинкой у нее между пальцами.
Но он не мог долго раздумывать о ногах жертвы. Он не мог и не имел права думать даже о Мэгги. Он действовал так, как его учили: успокоил впавшую в истерику владелицу собак, уведомил о случившемся Департамент уголовного розыска и принял меры к тому, чтобы сохранить место преступления нетронутым до приезда следственной бригады.
А потом, когда прибывшие специалисты взяли расследование в свои руки, он оказался не у дел.
Один из копов полиции штата отправился вместе с судебно-медицинским экспертом на материк. Но, по подсчетам Калеба, даже после этого на острове оставались пять детективов из Департамента уголовного розыска, трое экспертов следственной бригады, десять членов технической службы охраны порядка губернатора штата Мэн, проводившие тщательный осмотр окружающих рощиц и склонов, а также команда ныряльщиков, занимавшихся поисками улик в прибрежных водах.
Туман вскоре рассеялся, выглянуло солнце. Калеб, щурясь от яркого света, наблюдал за сержантом, совещавшимся в тени со своими детективами.
Боже, как ему хотелось курить! От бессильного гнева он сжал руки в кулаки, не вынимая их, впрочем, из карманов.
Он должен был сделать хоть что-нибудь.
Это был его остров. Его зона ответственности. Но дело у него забрали. За пределами Портленда расследование всех убийств относилось к компетенции полиции штата. В прошлом, во время службы в городе, Калеб как раз и занимался тяжкими преступлениями. Но здесь и сейчас все, что он мог сделать, это стоять за желтой лентой, опоясывающей место преступления, и смотреть, как эксперты делают свою работу.
Он вышагивал взад-вперед, потел и злился все сильнее по мере того, как солнце карабкалось вверх по небосклону, бросая свет и тени на склоны холмов. Равнодушный синий океан своим спокойствием, казалось, издевался над суетой на берегу и беспокойством, которое снедало Калеба изнутри.
Перед его мысленным взором возник образ Мэгги, вытягивающей свои прекрасные босые ноги.
— Объясни это.
— Что?
— У меня перепонки между пальцами. — И она пошевелила пальцами ног, чтобы показать ему, что имеет в виду.
— Это всего лишь пальцы, — заявил он. — Не плавники и не жабры. Тебе понадобится нечто большее, чтобы убедить меня.
