делегация у дверей покоев, сладкие улыбки Абир-Шалима, завтрак, удушающе густые благовония и жара. Фог не оставляло ощущение, что на неё смотрят, как на жертвенную зверюшку, что зарежут к празднику в определённый день и час, а до того будут откармливать, холить и лелеять.
Впрочем, любые её просьбы пока выполнялись беспрекословно. Для приёма больных выделили не комнату, а целый зал с двумя выходами – через один больных вносили, а через другой выносили. Фогарта, обернувшись пологом из морт для защиты от «зёрен», села на огромный бархатный мешок, который отчего-то назвали «креслом». Перед нею лежал огромный ковёр в чёрно-красных ритуальных орнаментах – на него собирались укладывать заражённых. На взгляд столичного киморта, всё это отдавало какой-то дикостью, но Фог стойко молчала и делала вид, что так и надо. В углу она создала образ Иаллама, раскачивающего маятник-поисковик, а настоящий Иаллам с самого утра куда-то исчез.
– Вылечить я смогу всех. Однако оправится человек от истощения или погибнет – сказать не могу, – предупредила Фогарта ещё за завтраком. – Лечение – одно дело, создание нового тела – совсем другое.
Абир-Шалим, хоть и явно был недоволен такой новостью, возражать не стал и пообещал, что глашатаи объявят о словах «ясноокой госпожи» на всех площадях.
Так и сделали, вероятно; к полудню в зал, где принимала Фогарта, потянулись люди.
Сначала привезли самых тяжёлых – тех, кого «зерно» уже почти выпило. Их содержали в многочисленных «домах смерти», куда свозили заражённых со всего города. У этих, высохших до костей, уже почти не оставалось шансов на выздоровление, и Фог, скрепя сердце, только уничтожала само «зерно». Она надеялась сберечь силы для тех, кому ещё можно помочь.
После десятка больных её перестало тошнить от одного вида живых мумий; после двух десятков она научилась прикасаться к сморщенной коричневой коже, сберегая морт за счёт прямого контакта; на исходе второй сотни она не чувствовала ничего, кроме усталости. А больных меньше не становилось…
Но в один прекрасный момент Фогарта с лёгким удивлением поняла, что не может прикоснуться к морт: лиловатые пряди просачивались между пальцами, точно цветной туман.
– Пусть все выйдут, – сказала она как можно громче и чётче, но даже на её взгляд это прозвучало жалобно. – Немедленно… – из-под капюшона очередного просителя показалась подозрительно знакомая рыжая шевелюра. – Кроме него.
Спорить, как ни странно, никто не стал – немало этому способствовало присутствие охранников, вооружённых до зубов. Одну просительницу, которая привела больную дочь – совсем ещё маленькую девочку, вытолкали наружу буквально пинками, но сил на сочувствие у Фогарты уже не осталось. Когда наконец дверь закрылась за последним из посторонних, Иаллам скинул капюшон и приблизился.
– Сможешь идти?
Даже тишайший шёпот отдавался в голове набатом.
– А у меня есть выбор?
Иаллам жёстко усмехнулся.
Иллюзию в углу Фогарта свернула самым грубым способом – выдернула из щели в полу мирцитовую капсулу поддержки и раскрутила её.
Ноги подкашивались и гудели.
«Если сяду – встать больше не смогу».
Рыжий ничего говорить не стал, только неодобрительно цокнул языком. Не глядя на неё, он принялся складывать в заплечную суму инструменты, детали маятника, опустевшие капсулы, лекарские записи… Некоторое время Фог отстранённо наблюдала за этим, привалившись спиной к стене. Затем сознание померкло, и мир словно бы распался на ворох цветных лоскутов: образов, звуков, ощущений.
…Пустой и гулкий зал со сводчатым потолком – рыже-красный, точно кровью облитый из-за отсветов углей в жаровнях; высокий порог, за который цепляются мысы башмаков; глухое отчаяние – до повозки сорок шагов, сорок невозможных шагов по гладким, выпуклым булыжникам мостовой; скрип колёс, мерное покачивание, костлявое плечо Иаллама и монотонный шёпот, частью на лорги, частью на скверном шимри:
– …а в городе уже говорят о чуде. Двести тридцать мертвецов вернулись в царство живых, потому что к ним прикоснулась ясноокая дева, у которой из-за правого плеча встаёт солнце, а из-за левого – полная луна. Жрец из храма Пяти Ветров обещает высечь в камне лик прекрасной чужеземки, посланной богами. А ещё люди вспоминают другого киморта, который пришёл с тьмой в одной руке, с огнём – в другой, и обратил в ничто дворец почтенного торгового советника Хелмар-Левина арх Тонто вместе со всеми обитателями.
Иаллам рассказывал – словно ребёнка успокаивал, и гладил Фог по волосам, и поил её сладковатой водой из своей фляги.
– Хаким… ты нашёл Хакима? – спросила Фогарта, когда туман в голове немного рассеялся.
– Хаким познал покой, – коротко ответил рыжий, продолжая поглаживать её по волосам. – Не превозмогай себя. Время есть. Поговорим позже.
Это значило: «Нашёл, но расскажу обо всём там, где нас не смогут подслушать».
Возничий как нарочно гнал тхаргов долгими кружными путями, и Фог даже умудрилась немного поспать. Головная боль, увы, никуда не делась, однако чудовищное напряжение рассеялось. Морт снова начала слушаться мысли, пусть и неохотно. А вскоре напомнило о себе и чувство голода.
– Эй, киморт, просыпайся! Мы приехали.
В отсутствие Фогарты войти в её покои никто и не пытался, и это было удивительно. Защитный полог остался нетронутым. Он послушно раскрылся, впуская хозяев, и тут же сомкнулся вновь. Сундук приветственно клацнул тяжёлой крышкой.
«Почти как дома».
Воспоминания резанули, точно бритвой.
Посылать за ужином слуг Иаллам не стал. Во фляге у него было ещё достаточно воды, а в свёртке на дне сумы – вяленого мяса, фруктов и сухарей,
