вьет из него веревки.
— Ладно, — рявкнул он. — Сошлю его к чертям собачьим… в деревню вон! Но за Щукина и Правого не проси, их не я судить буду, народ.
На бояр Марике было плевать, она с ними под одной крышей не жила и из одного котла кашу не ела. Кинулась на шею Ольгу, восторженно его целуя… А новое платье из мягкой шерсти было какое-то хлипкое и само собою на ней расползлось. Может, починят его девки потом, а нет — и плевать. А еще заниматься любовью на мягкой постели было куда удобнее, чем в бане!
А к вечеру новоиспеченные князь с княгинею впервые разругались в пух и прах. Марика заявила, что ей обязательно нужно проверить, как идут дела в черном окрае. Там все еще болели люди, дети. Хотя выздоравливало много, умирали единицы, но она все же ведьма и обязательно должна…
Не тут-то было. Ольг не намерен был отпускать красавицу жену в чужие дома. Сопровождать ее он не мог, слишком много дел. Ему еще нужно успеть все бумаги совета проглядеть, прежде чем предъявлять обвинения нечистым на руку боярам. К тому же Марика теперь княгиня, не пристало ей такими делами заниматься.
— Ну так я тогда замуж не пойду, — топнула она ножкой, внутри обмирая от страха — а ну как согласится на это? — Раз княгине не пристало, а ведьме лесной пристало — останусь ведьмой.
— А если обидит тебя кто? А теперь, когда все знают, что я тебя люблю, и украсть могут, и убить, чтобы мне больно сделать!
— Охрану возьму.
— Охрана не всемогущая, стрелы в полете может и не поймать.
— Да пойми ты, человече, сути моей не изменить! Я ведьма, а ведьмы должны людям служить!
— Вот и служи… мне. Сыновей мне родишь, будешь их растить. С зельями мне поможешь всех бояр на чистую воду вывести! Надо вот домочадцев новых набирать, пару поварих еще, девок сенных, конюхов и отроков. Никитка один не управится, поможешь ему.
— А я не рожу тебе сыновей. У ведьм один ребенок всегда бывает, девочка.
— Ну и ладно. Будет у меня две дочери. Тебе мало, что ли?
— Ежели ты думаешь, что замужество меня к тебе и к дому прикует цепями золотыми, то ты очень ошибаешься. Хочешь ты того или нет, я иду лечить больных. Твоя воля меня в горнице запереть и стражника приставить, только потом на площади в день свадьбы меня не ищи, не найдешь все равно.
— Если ты меня любишь, то послушаешься, — Ольг сдаваться был не намерен.
— А если ты меня любишь, то дашь мне свободу.
Она ушла, конечно, рано утром, а Ольг, рыча от ярости и скрипя зубами, послал следом десяток степняков во главе с Сельвой. И стражников бы послал, и еще пару десятков отроков, но они нужны ему были, чтобы схватить и бросить в каземат вороватых бояр.
Марика не сомневалась в том, что делает. Обидно было, больно, впервые они с Ольгом поссорились, да, видно, не в последний раз. А любит ли он ее вообще? Может, просто сказочная эта история с заколдованной девой его увлекла, может, он уже получил свое и больше ему не интересна эта история?
Не успела себе страхов и обид напридумывать, Гром, встретившийся на причале, не позволил. Он вроде бы даже и не удивился, ведьму увидев, узнал ее с первого взгляда. И поспешил успокоить: лихорадка и вправду пошла на спад. Новых заболевших и тяжелых почти нет, выздоравливающих очень много, ни один ребенок больше не умер за последние дни.
Вот оно как повернулось: в то время, как она с мужем в бане миловалась, Гром, чужеземец, ежедневно навещал больных, кормил их и заботился.
— Не будь дурой, — выслушав ее речи, сказал хьонн насмешливо. — Я один, что ли, был? Или это я похлебку варил и одеяла раздавал? Я крыши латал и приносил дрова? Ольг твой все это делал, не своими руками, понятно, но городская стража по его указанию. И этот еще, другой боярин… Кожевеник который. Он тоже одеял дал, дров и мяса еще. И лекарям заплатил, они три дня за мной хвостом таскались, учились, как делать нужно, а нынче сами пошли.
Марике вдруг сделалось нестерпимо стыдно. Ольг, оказывается, не забыл. Не бросил. Это она, курица глупая, про все на свете забыла с любовью своею, а он помнил.
— Шла бы ты домой, княгиня. Без тебя управимся. У тебя свадьба третьего дня. Кстати, нас-то позовешь? Мы же друзья?
— Насчет свадьбы я уже сомневаюсь, — пробормотала красная как рак Марика. — Но вы в княжеских палатах всегда желанные гости, даже не сомневайся. В любое время приходите, вам будут рады.
Не послушалась Грома, пошла с ним к больным. Он не обманул, и вправду, люди выздоравливали. В домах слышался детский смех, пахло едой, было тепло. И ее не узнавали, сторонились, глядели насторожено. Привыкли видеть скромно одетую старуху, а молодая красавица в короткой шубке и меховой шапке была им незнакома.
Ольг, пожалуй, был прав, когда не хотел ее отпускать.
Марику признавали только малые дети: те охотно бросались ее обнимать, пачкая своими ладошками и сопливыми носами светло-серую юбку и белую шубку. Но это женщину волновало мало. Главное, чтобы они были здоровы.
Сельву и ее отряд она заметила не сразу, а когда увидела, снова подумала, что Ольг, похоже, ее все-таки любит.
— С сегодняшнего дня открыты ворота, — сообщила княгине степнячка. — А еще Никита уехал за боярином Вольским и его женой. Ольг хочет, чтобы они на свадьбе были. Жаль, Великий Хан никак не успел бы приехать. А может, и не жаль…
— Успеют ли?
— Вольский лисьи тропы знает. Успеет. Никитка еще вчера в ночь умчался, за три дня обернется.
Марике немедленно захотелось вернуться домой. Если Никиты нет, кто все к свадебному пиру подгововит? Надобно список гостей, и продукты, и поваров, и стол подготовить, и зал убрать. А народ? Он тоже праздновать захочет, самое время — после таких испытаний. Это нужно будет бочки с пивом на площадь выкатить, да каждому, у кого кружка будет, налить. И не просто так, а еще пирог вручить, так принято. Чтобы никто со свадьбы голодным не ушел. По
